Краткая история Англии и другие произведения 1914 – 1917

И сейчас в современной Англии обнаруживаются следы тех времен, например, римские мостовые. Такие античные древности скорее преуменьшают, чем подтверждают реальность Рима. Из-за них нечто весьма далекое кажется очень близким, а нечто еще живое – мертвым. Они сродни эпитафии человеку, помещенной на парадную дверь его жилища. Возможно, эпитафия эта вполне хвалебная, но к ней все же трудно отнестись как к объективной характеристике личности. Важно, что Франция и Англия – это не места, где есть остатки следов присутствия Рима. Они сами – остатки Рима. На самом деле сохранилось не так уж много реликвий, но они все чудотворны. И ряд тополей – ничуть не меньшая реликвия Рима, чем ряд колонн.

Почти все, что мы называем творением природы, выросло, как грибы, над подлинным творением человека; наши леса – это мхи на костях гигантов. Под семенами наших посевов, под корнями наших деревьев -фундамент, которому черепки керамики и осколки кирпичей служат основой; краски наших полевых цветов повторяют краски римской мостовой.

Британия была полностью римской целых четыре века: дольше, чем она была протестантской, гораздо дольше, чем она была индустриальной. Придется в нескольких строках сказать, что означает «быть римским» – без этого понимания исчезнет смысл произошедшего впоследствии. «Быть римским» не означает «быть поглощенным субъектом» в том смысле, в каком одно дикое племя порабощает другое, или в том смысле, в каком циничные политики нашего времени с удовлетворением наблюдают за исчезновением ирландцев. И завоеватели, и завоеванные были язычниками; и те, и другие имели установления, кажущиеся нам символами бесчеловечности язычества: триумфы, рынки рабов, недостаток чувства национального, свойственного современной истории.

Но Римская империя не уничтожала народы, скорее, она создавала их. Британцы изначально не гордились тем, что они британцы; но вот быть римлянами – это уже составляло предмет гордости. Римская сталь имела свойства магнита, такие же, какие имеет меч. На самом деле Римская империя напоминала круглое стальное зеркало, подходя к которому каждый народ видел себя. Для Рима сама малость общественного происхождения была основанием для величия общественного эксперимента. Сам по себе Рим не мог править миром, да и ничем более Ратлэнда[223]. Я имею в виду то, что они не могли управлять другими расами, как спартанцы управляли илотами или как американцы управляют неграми.

Столь громадная машина должна была быть человечной; ее рычаги должны были быть приспособлены под хват любой человеческой руки. Рим неизбежно становился все менее римским по мере того, как все больше становился империей; не так уж много времени прошло с момента римского завоевания Британии, как Британия стала давать Риму императоров. Именно из Британии, как хвастаются британцы, пришла на трон императрица Елена, мать Константина. И это был тот самый Константин, который, как знают все, подписал Миланский эдикт[224]и приколол его на свой щит – все дальнейшие поколения сражаются с тех пор, не жалея сил: одни, пытаясь сохранить его, другие, пытаясь сорвать и бросить прочь.

Ни один человек не способен остаться беспристрастным к этой великой революции. Даже писатель нашего времени с его претензией на праздность не способен на это. Свершилась самая революционная из всех революций – она сопоставила мертвое тело на деревянной крестовине для рабов с божественными небесами – что давно уже общее место, однако не перестающее поражать своей парадоксальностью. Не вдаваясь больше в великую суть произошедшего, надо добавить, что даже дохристианский Рим рассматривался европейцами позднейших времен как нечто мистическое. Ярче всего это, вероятно, отразил Данте; но образ христианского Рима насквозь пронзил Средневековье, и до сих пор призрак его тревожит современный нам мир. Этот Рим чтили как Человека, могучего Человека, принесшего впоследствии себя в жертву, но через эту жертву сделавшего все когда-либо возможное для Человека.

Божественная необходимость дала Риму успех с условием: для его достижения придется пасть. Именно поэтому школа Данте предполагала, что, когда римские солдаты убивали Христа, они действовали не только по человеческому праву, но и по праву божественному. Слабый человеческий закон мог не сработать в самый важный момент, не проявить себя как истинный закон, а обернуться военным беззаконием. Поэтому Бог действовал посредством Пилата так же, как и посредством Петра. Поэтому средневековый поэт так настаивал, что римское правительство – это хорошее правительство, а не узурпаторы.