Краткая история Англии и другие произведения 1914 – 1917

Если бы мы беспечно читали современный скучный роман, и вдруг где-то в середине без объяснений и предупреждений он превратился бы в волшебную сказку, нас бы это испугало. Если бы старая дева в Кранфорде, аккуратно подметающая комнату, вдруг оседлала бы метлу и улетела на ней, нас бы это удивило. Если бы одна из юных леди, населяющих книги Джейн Остин, после встречи с драгуном прогулялась немного дальше и встретила бы дракона, это привлекло бы наше внимание. Примерно такой сверхъестественный оборот принимает британская история там, где завершается ее римский период.

Только что мы имели дело с разумными и почти механическими подсчетами, вникали в обустройство лагерей с их инженерией, читали о чванливых бюрократах и случайных стычках на границах – и все это было весьма реально и наглядно как в своих достижениях, так и в провалах. И вдруг мы, перевернув страницу, внезапно натыкаемся на сведения о странствующих колокольчиках и колдовских копьях, о войнах с людьми высокими, как деревья, или приземистыми, как поганки. Легионеры отныне сражаются не с готами, а с гоблинами, география превращается в запутанный лабиринт с зачарованными городами, окутанными невероятными историями – ученые могут предполагать, но не могут объяснить, почему римский правитель или же валлийский вождь вдруг в сумерках веков превращается в магического, не женщиной рожденного Артура.

Мифологический век следует за веком науки. Примером этого контраста может служить эпизод, оставивший в позднейшей английской истории долгое эхо. Довольно длительное время всерьез принималось заявление, будто бы основанное Цезарем британское государство на самом деле основал Брут. Соотношение между точным знанием и фантастичным предположением окутывает ореол комизма, особенно если слова Цезаря «И ты, Брут?» толковать на манер «И тут ты?». Но в одном отношении этот миф столь же определенен, как и действительный факт. И тот, и другой подтверждают реальность основания нашего островного общества римлянами; они свидетельствуют, что сведения о доисторическом периоде – это сведения о периоде до-римском. В ту пору Англия была страной эльфов, и эти эльфы не были англами. Все слова, которыми можно пользоваться, как ключами к нашему прошлому, в той или иной мере латинского происхождения. И нет в нашем языке более римского слова, чем «роман».

Римские легионы покинули Британию в четвертом веке. Но это не означает, что римская цивилизация покинула наши острова – это означает, что сохранившаяся здесь цивилизация стала более открытой как для сторонних влияний, так и для вторжений. Христианство приходит в Британию именно в те века, причем теми путями, что уже проложены Римом, но определенно задолго до того, как Григорием Великим была направлена сюда официальная миссия. Впоследствии оно было вытравлено позднейшими вторжениями язычников на более не защищенные берега. Из-за этого вполне разумным кажется утверждение, что и империя, и новая религия были слабее в Британии, чем где-либо еще, по этой же причине описание укорененной здесь цивилизации, предпринятое в предыдущей главе, не выглядит достаточно убедительным. Однако это утверждение не отражает сути вещей.

Есть один принципиальный факт, актуальный для всего описываемого периода, и его надо учитывать. Правда, для его понимания наш современник должен будет вывернуть свое мировоззрение наизнанку. Почти каждый человек сегодня обременен представлением о связи между двумя понятиями – «свобода» и «будущее». Культура нашего времени преисполнена убеждения, что «хорошие времена приходят». Однако культура Тёмных веков была полна убеждения, что «хорошие времена уходят». Люди той эпохи смотрели назад и видели там старое просвещение, а впереди – лишь новые предрассудки. В наше время имеет место спор между верой и надеждой, от него может спасти разве что милосердие. Но раньше понятия располагались в другом порядке. Люди тоже надеялись – но, если можно так сказать, они надеялись на вчера.

Те представления, которые сейчас делают человека прогрессивным, тогда делали его консервативным. Чем больше он мог сохранить от прошлого, тем больше он имел справедливых законов и свободы в государстве; чем больше он давал дорогу будущему, тем больше невежества и неравенства он вынужден был терпеть. Все, что мы теперь называем разумом, совпадало с тем, что мы теперь называем реакцией. И это – ключ, который мы должны пронести через Тёмные века, чтобы понять великих людей того времени: и Альфреда Великого[229], и Беду Достопочтенного[230], и Дунстана[231]. Если бы современный республиканец был помещен в это время, ему бы пришлось стать папистом и даже империалистом. Папа был именно тем, что осталось от империи, а империя – именно тем, что осталось от республики.