Но это не уменьшило потери. Из пятимиллионного населения армия на добровольной основе приняла на службу 417 тыс. человек — более половины из тех, кто был признан годным. За пределами Австралии в армии служили 331 тыс. человек, и двое из каждых трех солдат были убиты или ранены. Те 60 тыс. павших на фронте составляли больший процент списочного состава, чем любой другой контингент Британии и всей империи (хотя в тех странах, где армия составлялась на основе призыва, потери в процентном отношении ко всему населению были выше). Задолго до окончательной победы в конце 1918 г. общий энтузиазм в отношении войны уступил место мрачной покорности. Единство во имя общей цели, характерное для 1914 г., не вернулось даже после успешного отражения австралийским корпусом последнего немецкого наступления и последовавшего затем решительного наступления под командованием собственного генерала Джона Монаша.
День заключения перемирия в конечном счете стал Днем памяти, но памяти чего? Жертвы во имя империи и защита свободы — это все, что смогли придумать современники, пересказывая истории о жестокостях Германии в оккупированной Бельгии и рисуя Германию как военизированное государство, склонное к мировому господству. Некоторые историки задним числом усомнились в изначальных намерениях и могуществе Германии. Она не искала войны, утверждали ревизионисты, она напала только тогда, когда могущественный союз стал угрожать ей нападением с обеих сторон. Германия в своих устремлениях не заходила столь далеко, чтобы ставить себе задачу поглощения Британской империи, а ее суровая борьба за выживание далеко превосходила возможности страны. Германия была не более деспотична, чем Россия, и ее представления о свободе, ради которых стоило воевать, мало чем отличались от методов союзников.
А если так, то была ли это война Австралии? Сейчас, когда Австралия удалилась от Британии и Европы, становится все труднее понимать, почему прежнее поколение австралийцев готово было преодолевать полмира, чтобы сражаться с далеким врагом. Мы забываем, что многие австралийцы верили в опасность, угрожающую Британии, и объединились для того, чтобы ее поддержать, исходя из понимания своей этнической общности, а не только из собственных интересов. Героизм анзаков теперь вспоминается во время поездок во Францию и в Бельгию, а также в Турцию, где на когда-то вздыбленных войной, а сегодня приглаженных ландшафтах единственной отметиной остаются стройные ряды могил. Почти в каждом австралийском городе и поселке есть памятник, а выбитые на камне имена подтверждают, что их носители действительно существовали, причем отличительная черта австралийских мемориалов состоит в том, что на них перечисляются не только погибшие, но и выжившие в войне. Чаще всего мемориал представляет собой обелиск или фигуру одинокого диггера на пьедестале, обычно рядового со склоненной головой и перевернутой винтовкой. Австралийскую молодежь учат разбираться в том, какие страны воевали, но гораздо меньше рассказывают о том, какими чувствами руководствовались воюющие.
Эти мотивы проявились на Парижской мирной конференции, где победители делили плоды победы. Хьюз присоединился к Франции, требуя карфагенского мира — наказания для Германии настолько сурового, что оно могло лишь вывести из равновесия мировую экономику и отравить международные отношения. Он спорил с Соединенными Штатами Америки, выступавшими за замену старого имперского порядка системой либерального интернационализма, которая должна была включать свободу торговли, национальное самоопределение и разрешение противоречий с помощью Лиги Наций. Он нанес оскорбление Японии, выразив несогласие с провозглашением расового равенства в Уставе Лиги Наций. Он настойчиво добивался от Британии сохранения за Австралией контроля над Новой Гвинеей. В конце концов была создана специальная категория подмандатных территорий, чтобы обеспечить управление этой бывшей германской колонией как «неотъемлемой частью» Австралии, полностью контролирующей ее торговлю и иммиграционные порядки.