Существенную роль сыграла подаержка Британии. Она помогла Австралии сохранить Новую Гвинею; без нее Японии не отказали бы в северных островах21
. В своей публичной конфронтации с Соединенными Штатами Америки Хьюз смог занять возвышенную позицию брутального реализма. «Я представляю шестьдесят тысяч погибших», — сказал он идеалистически настроенному президенту Вильсону. В частных прениях с Британией он вполне мог упомянуть, что хотя государственный долг Австралийского Союза равен 350 млн ф. ст. и половина его принадлежит Лондону, масштабы людских потерь и долгов Британии гораздо больше. Хьюз видел главную цель войны в том, чтобы сохранить империю, от которой зависела безопасность его страны. На мирной конференции его задача заключалась в том, чтобы Британия оставалась империей. Он стремился обрести более значительную роль в делах империи, получив непосредственный доступ к британскому правительству (ему удалось добиться отмены взаимодействия через генерал-губернатора и министерство по делам колоний) и установив собственное представительство в Париже.Он хотел более тесной координации в имперских делах, но другие доминионы — Канада, Южная Африка, а после 1921 г. и Ирландия — были против. Их связи с Британией постепенно исчезали, в то время как Хьюз с его навязчивыми методами агрессивной зависимости держался за них. Более того, прикрываясь империей, он мог откровеннее отстаивать позицию расовой исключительности и более дерзко игнорировать чувства Японии, чем это делали другие англоговорящие государства Тихого океана. Соединенные Штаты Америки, Канада и Новая Зеландия также ограничивали иммиграцию из азиатских стран, но никто не декларировал свои предрассудки столь провокационным образом, как малонаселенный островной континент на юге.
Внутри страны такая напористая лояльность породила глубокие разногласия. Непосредственным политическим следствием первого референдума по вопросу о всеобщей воинской повинности стал раскол Лейбористской партии. В конце 1916 г. Хьюз увел своих сторонников с собрания федеральных парламентариев; в начале 1917 г. он объединился с группами, не имевшими связей с лейбористами, и образовал Национальную партию, которая через четыре месяца выиграла федеральные выборы. Такие же расколы свалили лейбористские правительства в Новом Южном Уэльсе и Южной Австралии. Преданное своими лидерами, оказавшееся под градом упреков в неисполнении национального долга, лейбористское движение на какое-то время обратилось к воинственной классовой риторике прямого действия. Даже когда умеренные лейбористы восстановили контроль над партией на федеральном уровне, они не смогли вернуть себе прежнюю инициативу. В течение четверти века после 1917 г. лейбористы оставались в оппозиции, за исключением двух бедственных лет в период Великой депрессии.
Те, кто покинул Лейбористскую партию, назвали себя националистами, и нация, к которой они себя относили, была верна империи. Их чувства, радости и вера были связаны с их исторической родиной. Усилившаяся во время споров о всеобщей воинской повинности сектантская неприязнь подтвердила, что протестанты сильны в своих религиозных предрассудках, тогда как католики держались в стороне от новых форм государственных церемоний: их церковь не участвовала в послевоенном Дне памяти анзаков, и ее представители отсутствовали при закладке в Канберре национального военного мемориала в 1929 г. Гендерное разделение на защищающих и защищаемых также сохранялось, усугубляя агрессивные черты, свойственные мужчинам и подчеркивая уязвимость женщин. Те 60 тыс. человек, которые пали на службе империи, в глазах консерваторов и мужчин-протестантов освятили ориентацию на лояльность ей, хотя повзрослевшая в войне нация стала в целом более уязвленной и все меньше испытывала уверенность в своей способности пойти на эксперимент независимости.