Краткая история Франции

Париж еще восстанавливал утраченный рассудок, когда революционеры радостно приветствовали первые хорошие новости. Так или иначе, в последние месяцы французской армии удалось частично вернуться в былое состояние. Французские генералы Франсуа Келлерманн и Шарль Дюмурье остановили наступление герцога Брауншвейгского у деревни Вальми в Шампани. С военной точки зрения эта победа не имела особого значения, но в глазах Национального конвента революционной Франции она была огромной – и сподвигла Конвент 22 сентября принять официальное решение об отмене монархии и провозглашении Первой французской республики.

11 декабря Людовика вызвали в Конвент для предъявления обвинений в государственной измене и преступлениях против государства. Его умело защищали, но приговор, вынесенный 15 января 1793 г., был заранее предрешен: 693 делегата признали короля виновным, 0 – невиновным, 23 – воздержались. На следующий день Конвент снова собрался, чтобы решить, что делать с королем. На этот раз голоса распределились более равномерно, но результат остался бесспорным: 288 человек проголосовали за тюремное заключение или изгнание, 361 – за безотлагательную смертную казнь[129]. Ходатайство, заявленное в последнюю минуту о предоставлении отсрочки исполнения приговора, отклонили. Судьба Людовика была решена. Он не ждал ничего хорошего и встретил известие достаточно спокойно, когда 20 января его разбудили, чтобы объявить, что казнь состоится на следующий день. Вечером он попрощался с семьей и поужинал в одиночестве. Утром 21 января его разбудили в пять часов утра, он прослушал мессу и принял причастие из рук священника ирландского происхождения Генри Эссекса Эджворта, с которым они стали близкими друзьями. Именно Эджворт проводил короля к гильотине на площади, которая тогда называлась площадью Революции, а теперь площадью Согласия.

Гильотина обязана своим названием доктору Жозефу Игнасу Гильотену. Добрый человек из благих намерений предложил, что все, приговоренные к смертной казни, должны иметь право на обезглавливание (раньше этот вид казни предназначался только для знати), а процесс следует сделать как можно более быстрым и безболезненным. Король пристально посмотрел на ужасное сооружение, по-прежнему не выказывая ни тени страха, и решительно пошел с Эджвортом по ступеням на эшафот, затем сам снял камзол, рубашку и воротник. Сделав знак барабанщикам, чтобы они немного подождали, он обратился к толпе сильным, спокойным голосом: «Я прощаю виновных в моей смерти и молю Господа, чтобы он никогда не спрашивал с Франции за кровь, которую вы сейчас прольете». Когда он лег на скамью, говорят, Эджворт выкрикнул: «Digne fils de Saint-Louis, montez au ciel!»[130]. И огромное лезвие рухнуло вниз.

14. «Никакой слабости!». 1793–1795

О Свобода, какие преступления совершаются во имя тебя!

Мадам Ролан, на эшафоте

Смертью Людовика XVI Французская революция не завершилась – отнюдь. Любой, кто принимается за изучение этого периода истории Франции, быстро обнаруживает его поистине страшную сложность – такую, что его подробное описание потребовало бы сотни страниц и бесповоротно нарушило бы пропорции нашей книги. Именно поэтому предыдущая глава была так схематична, впрочем, такой же неизбежно будет и эта.

20 сентября 1792 г., в тот самый день, когда состоялась победа при Вальми, и пока король Людовик XVI коротал свои последние месяцы в Тампле, был созван долгожданный Национальный конвент. На следующий день ему предстояло объявить упразднение монархии. Тогда же единогласным решением депутаты Конвента постановили, что 22 сентября начнется первый год Французской республики. Однако по другим вопросам у избранников народа согласия было мало. Росла враждебность между жирондистами и якобинцами, чьи взгляды становились все более радикальными, а поскольку в зале заседаний Конвента они садились на верхних, самых дальних скамьях, как тогда говорили, «на горе», то получили название Montagnards (монтаньяры), или просто «гора». Над всеми довлела тень короля. Жирондисты пощадили бы Людовика, если бы это было в их силах; изначально того же хотел и входивший в их ряды Дантон, хотя вскоре он изменил свою позицию, поскольку, как он сам честно признал: «Я не хочу, чтобы моя голова упала вместе с головой короля». Он понимал, что в таком случае его место теперь на горе, рядом с Камилем Демуленом и Пьером Филиппо, которые были его близкими друзьями и соавторами, а также Максимилианом Робеспьером, которого он не любил, но уважал, и Жан-Полем Маратом, чьи истеричные излияния Дантон презирал.