Краткая история Японии

Идеология кокутай, в изложенном выше виде и в том виде, как ее понимали в эпоху Мэйдзи и следующую эпоху Тайсё, была явно консервативной по духу. Вместе с тем ее вряд ли можно назвать идеологией крайнего национализма, соединенного с тоталитаризмом, – этот оттенок она приобрела лишь после 1930 года. Пропагандируемые ценности способствовали общему укреплению национальной солидарности, однако последствия могли быть как положительными, так и отрицательными.

Не все атрибуты кокутай были заимствованы из национального прошлого. Один из самых важных аспектов идеологии – национализм – выдвинулся на первый план во многих передовых государствах XIX–XX веков, Япония же оказалась особенно восприимчива к крайностям национализма. Она оказалась вовлечена, как участница и как жертва, в конкуренцию великих западных держав, а кроме того, перед ней стояла огромная новаторская задача самопреобразования, которая обернулась десятилетиями культурной и расовой изоляции. Стремясь избежать упадка и краха, преследовавших традиционные восточноазиатские цивилизации, Япония старалась подражать Западу, но завоевать его признание не смогла. В этих условиях национализм представлялся высшим оправданием общественного порядка и государственной политики. Экуменические взгляды буддизма и конфуцианства больше не могли смягчить светские убеждения – и то, и другое учение переживало упадок.

Другими важными аспектами кокутай были осмысление государства как иерархически упорядоченной семьи и практика принятия решений путем диалога и консенсуса между ее высокопоставленными членами. Эти две особенности имели гораздо более непосредственную, чем национализм, связь с эпохой сёгуната Токугава, но, как и национализм, после 1868 года нашли окончательное выражение и символ в личности и «должности» императора, особу которого конституция 1889 года полагала священной и неприкосновенной [159].

Лидеры реставрации Мэйдзи – создатели современной Японии – предназначили императору, его сыну и его внуку двойственную роль. С одной стороны, они были теократическими патриархами, а с другой – конституционными монархами. Власть их теократических предшественников восходила к легендам времен двора Ямато, прославляющим божественное происхождение правящего дома, и опиралась на распространенные во всем мире традиционные полумагические представления о власти монарха как ключевом элементе морального и природного порядка, а также социально-политической гармонии. В эпоху Мэйдзи эти аспекты императорской власти были модернизированы и превратились в официальный культ синто как государственной религии. Создав новую форму поклонения, правительство освободило синтоистские святилища по стране от многовековых буддийских связей. Затем оно связало местные и общенациональные культы в одну комплексную систему, направленную на развитие у населения патриотизма и верности престолу. Согласно этой политике, император являлся исключительным, полубожественным существом.

Конституционные аспекты современного монархического правления были, разумеется, отражены в конституции 1889 года. Этот документ сохранял силу вплоть до начала боевых действий на Тихом океане во время Второй мировой войны. За время своего существования он подвергался переосмыслению, однако его содержание ясно раскрывает суть понятия кокутай в середине эпохи Мэйдзи и то, как эти принципы должны были работать на практике.

И способ обнародования конституции, и сам документ ясно давали понять, что верховная власть заключена только в особе императора. Дальнейшему развитию либеральных институтов теория абсолютного владычества императора оказывала плохую услугу, поскольку противоречила концепции естественных прав человека. Но, как уже было отмечено, на практике конституция допускала предоставление жителям страны личных прав, хотя эти права считались не неотъемлемым и неприкосновенным достоянием каждого человека, а подарком императора. В результате в отношениях с государством люди оказались в крайне невыгодном положении… Впрочем, неограниченная власть императора полностью соответствовала национальным традициям Японии и отражала точку зрения семейной системы, упорядочивание иерархии в которой предпочитали проводить, хотя бы для видимости, сверху. Более того, некоторая доля авторитарности вполне могла помочь сохранить конституционное правительство на ранних этапах. Другие монархии в процессе перехода к конституционной форме правления тоже частично или полностью оставили атрибуты суверенитета, а в случае с Японией одной формулировки, чтобы воспрепятствовать эволюции правительства через парламент и партии, было недостаточно.