Краткая история Японии

Традиции согласования и консенсуса сделали неизбежным то, что основные вопросы, поднятые конституцией, касались локуса власти, а не локуса суверенитета. Император был главной фигурой в государстве, но его превосходство являлось чисто формальным. Это ясно из конституции, статья 55 которой гласила, что каждый из государственных министров дает советы императору и несет ответственность за них, а все законы, императорские указы и акты всякого рода, касающиеся государственных дел, требуют также подписи государственного министра. Другими словами, основной закон страны препятствовал монарху предпринимать какие-либо независимые действия. Конституция же передавала судебные полномочия императора судебной системе, «установленной законом», его законодательные полномочия – парламенту, исполнительные функции – кабинету министров, а командование вооруженными силами – начальникам соответствующих штабов и министрам силового блока.

По сути, конституция Мэйдзи признавала необходимость практического, хотя и не теоретического разделения полномочий и вводила в действие систему сдерживания и противовесов. Скрытая опасность этих мер заключалась в том, что они могли завести ситуацию в тупик, поскольку отдельные центры власти – кабинет министров, две палаты парламента и военные – рассматривались как обладающие одинаковым объемом полномочий. Это распределение ответственности повлекло за собой длительную борьбу между непартийными кабинетами и оппозиционным большинством в палате представителей в 1890-х годах и решение Ито в пользу постепенного сдвига структуры власти через Сэйюкай от бюрократических кабинетов к партийным. Это также объясняет ту важную роль, которую играла в начале ХХ века небольшая группа отставных старших государственных деятелей – гэнро. Они сформировали выходящий за рамки конституции, но жизненно важный координирующий элемент, на взгляды которого другие ориентировались в моменты принятия важных решений.

Гэнро были живым памятником консенсуса. Отношения между бюрократами и партийными политиками строились на том же принципе – требовании согласованной и дальновидной администрации, но еще важнее консенсус был в отношениях между военными и представителями иных ветвей государственной власти. Существовала значительная разница в степени автономии, которой пользовалась гражданская бюрократия, с одной стороны, и армия – с другой. В первом случае долгосрочная тенденция была направлена на постоянную связь с партиями парламента. Что касается второго случая, в конституции ничего не говорилось о превосходстве гражданского права. Более того, в начале ХХ века Ямагата Аритомо обеспечил принятие квазиконституционных постановлений, согласно которым занимать должность министра армии или флота могли только люди военные. В своих действиях Ямагата руководствовался стремлением защитить боевую мощь страны от посягательств, а также (как он это видел) от коррумпирующего влияния со стороны политических партий.

Фактические условия конституции, ее основополагающие принципы и первые 20 лет действия превратили императора, по сути, в живой символ. Он был главой государства, разные учреждения и фракции правили от его имени, а его присутствие служило по меньшей мере напоминанием о том, что их высший долг – преодолеть свои личные разногласия и проводить согласованную политику. Более того, хотя в политическом смысле полномочия императора были ограничены, его роль в моральном и идеологическом плане имела огромное значение для бесперебойной работы всей системы. Во-первых, в образе престола были сосредоточены, как ни в чем другом, всеобщие взгляды и чувства относительно природы и судьбы Японии как государства. Престол напоминал людям, что они существуют как нация с далекого прошлого и будут продолжать существовать в таком же отдаленном будущем. В этом заключалась сущность кокутай, которая неизбежно порождала мистицизм дурного тона и горячечный национализм. В то же время эта охранительная функция давала психологическую поддержку и указывала направление миллионам человек во времена потрясений и радикальных перемен [160].

Во-вторых, японский император через семейную систему и религиозные связи был соединен с подданными необыкновенно близкими моральными отношениями. Его рассматривали как главу старшего домохозяйства, имеющего отдаленное отношение ко всем другим, мелким, из которых состояло государство, и потому наделенного неотъемлемым правом на лояльность подданных. Мы понимаем, что писать об этом – значит рисковать повторить худшие отрывки ультранационалистической пропаганды, однако у этих отношений имелась и светлая сторона, которую можно обнаружить в таких документах, как приведенный выше рескрипт об образовании, и которая, несомненно, наиболее убедительно проявила себя во время капитуляции Японии и унижения в конце Второй мировой войны на Тихом океане.

Общество в эпоху Мэйдзи