По размерам 260 японских княжеств сильно отличались друг от друга. Самыми крупными были владения семьи Маэда в Каге (префектура Исикава) и Этчу (префектура Тояма) – официальные доходы этих земель составляли более 5 000 000 бушелей риса (1 000 000 коку
). На другом фланге располагались многочисленные хозяйства с доходом около 10 000 коку или чуть больше – минимум, необходимый для получения статуса даймё. Все домены были технически самоуправляющимися единицами и подчинялись только общим требованиям режима Токугава и национальной политики. Это означало, что действующее право в княжестве устанавливал его собственный административный центр или призамковый город, а не Эдо, а за порядком следили чиновники из числа самураев княжества, которых опять же назначал даймё, а не сёгун. Что касается сбора налогов, правитель княжества взимал и тратил их по своему усмотрению, а у бакуфу не было права на регулярное изъятие денег за пределами тэнрё.Тем не менее административная и финансовая независимость княжества была отнюдь не безграничной. Во-первых, его власти не имели права не соблюдать общие установления бакуфу
, касавшиеся религии, денежно-кредитной политики, внутренних войн или отношений с двором в Киото. Во-вторых, многие мелкие владения получали прямое указание следовать практике сёгуната в повседневном администрировании. В-третьих, хотя бакуфу не облагало прямым налогом доходы княжества, за исключением редких случаев во времена серьезных финансовых кризисов, отдельные владения часто были вынуждены участвовать в дорогостоящих общественных работах – строительстве дорог, ремонте замков, мелиорации земель в Эдо и других областях на территории сёгуната. Как уже было отмечено, неподчинение предписаниям или просьбам бакуфу могло навлечь на даймё беду – он становился нелояльным вассалом. И наконец, полномочия сёгуна как верховного феодального правителя позволяли ему вмешиваться по своему усмотрению во внутренние дела княжества. Такие случаи были довольно частыми, хотя бакуфу и не злоупотребляло данным правом. Как правило, это происходило при возникновении споров внутри княжества по вопросу наследования титула даймё или во время крестьянских восстаний, которые местным властям не удавалось подавить либо урегулировать.Несмотря на разнообразные ограничения, даймё,
образно говоря, владел всем (и часто намного бо2льшим), что мог увидеть с башни своего замка. Впрочем, более точно, хотя и не столь поэтично, было бы сказать, что в действительности всем владела бюрократия княжества. Во внутренних делах, как и в отношениях с сёгуном, даймё стали «жертвами» бюрократизации: существенная часть полномочий, которые у них были в начале XVII века, когда они правили единолично, довольно быстро перешла к советам наследственных «старейшин кланов» (каро). Такие советы служили местным эквивалентом старшего и младшего советов сёгуна, и под их контролем небольшая группа высокопоставленных чиновников (бугё) и выборных представителей деревенских групп (дайкан или гундай) осуществляла повседневное управление. Во всех, за редким исключением, княжествах, к середине XVII века самураи стали постоянными жителями призамковых городов. На постепенное сосредоточение власти в центре работали и другие факторы. Самым примечательным из них была политика, в соответствии с которой администрация княжества, а также бакуфу выплачивали все большему числу самураев фиксированное жалованье, тем самым возвращая себе административный контроль над землями, первоначально переданными вассалам среднего звена в виде мелких феодальных наделов. Поэтапная бюрократизация и централизация происходили повсеместно.Развитие института потомственных управляющих советов многим было обязано периодическим отъездам даймё
в Эдо, продиктованным системой поочередного несения службы. Учреждение «выездного кабинета», когда даймё брал с собой в ставку одного или нескольких старейшин, позволяло ему иметь полное представление о делах княжества. Тем не менее руководство им в основном было передано в руки министров, которые оставались в призамковом городе, и даже когда даймё фактически находился в своих владениях, перспектива вскоре снова оставить их, несомненно, не позволяла ему грубо вмешиваться в решения старейшин. При Токугава волевой даймё не утрачивал возможность сохранять влияние, но должен был в полной мере учитывать и общегосударственную политику, и устоявшуюся местную практику.