Подобные тревоги были не напрасны. Боэмунд всегда слыл фигурой притягательной, а теперь, когда его харизму отполировала еще и блистательная репутация, обнаружилось, что подготовленный им посыл есть кому слушать. Если поначалу он намеревался лишь обеспечить помощь Антиохии, то неустанный поток новобранцев убедил его попытаться осуществить более смелое предприятие. Поражение в борьбе с Алеппо недвусмысленно дало ему понять, что на основе Антиохии его мечту о могущественном королевстве осуществить нельзя. Но если он не мог создать великое восточное государство, то ему оставалось только одно – взять под свой контроль уже существующее, то есть Византию.
Привести аргументы в свою пользу было несложно. Во многих сказаниях и пересказах его похождений роль главного злодея постепенно переходила от мусульманских обитателей Святой земли к византийцам. Герою такого масштаба, как Боэмунд, требовался соответствующий враг – подлый Алексий, бросивший доблестных крестоносцев под Антиохией умирать, подходил для этого как никто другой. Еретиков всегда легче ненавидеть, чем неверных, поэтому империя, которую можно было винить в любых бедах, как былых, так и настоящих, служила идеальным козлом отпущения.
Всего за три года он собрал потрясающую тридцатипятитысячную армию – почти столько же солдат приняли участие во всем Первом крестовом походе. Отказавшись от любых помыслов помочь государствам крестоносцев, Боэмунд пересек Далматинское побережье и напал на Дуррес, находящийся на территории нынешней Албании, – самый западный город Византийской империи.
Но несмотря на всю его отвагу, Боэмунд в действительности никогда не мог тягаться с Алексием умом. Император не доверял крестоносцам, полагая, что жадность неизбежно заставит их наброситься на Константинополь. И тот факт, что эту истину, наконец, разоблачил не кто-то, а Боэмунд, его вряд ли удивил. Так или иначе, но с некоторых пор Алексий к этому моменту уже приготовился. Когда армия норманна прошла маршем по побережью, он не предпринял попыток ее остановить, а вместо этого подкупил венецианцев, чтобы их флот напал на корабли Боэмунда и крестоносцы высадились на вражеской территории. Затем, тщательно избегая решающих сражений, стал ждать, когда захватчиков ослабят проблемы пополнения продовольствия и традиционная для походной жизни антисанитария.
Уловка удалась на славу. Несколько месяцев спустя чума и моральный упадок вынудили Боэмунда подписать унизительное перемирие, перечеркнувшее все труды его жизни. Ему оставили во владение Антиохию, но только как оскопленному вассалу императора. На ключевые должности в городе теперь будет назначать Константинополь, кроме того, Боэмунду придется публично принести Алексию присягу на верность. Во время этой почетной церемонии он официально передаст все отвоеванные им на Востоке территории и поклянется служить ему верой и правдой.
Проведя всю жизнь в борьбе, возвысившей его от незаконнорожденного, безземельного сына в объект поклонения Западной Европы, этого последнего поражения он уже снести не мог. Антиохия стала подмостками его величайшего триумфа и теперь, когда его победили, он больше видеть ее не хотел. Поэтому Боэмунд отплыл на Сицилию и три года спустя, когда от него осталась лишь бледная тень, угас, так больше никогда не возвратившись на Восток.
Борьба за власть
Боэмунд служил примером ненадежности великих баронов-крестоносцев. Несмотря на все свое умение и находчивость, в действительности он лишь ослабил позиции христиан на Востоке. Те, кого природа одарила меньше его, разделяли его упрямую независимость и тоже не могли принести никакой пользы королю Балдуину. Раймонд де Тулуз, все еще могущественный, но теперь бездомный реликт Первого крестового похода, проводил время в попытках завоевать Триполи[77]
– порт, контролировавший узкую полоску Палестинского побережья между Иерусалимским королевством и северными государствами крестоносцев, жизненно важный для обеспечения безопасности Утремера.Во время Первого крестового похода Триполи избежал захвата благодаря своим фортификационным сооружениям и искусности местного эмира, который снабжал крестоносцев припасами и закрывал глаза на разграбление его земель. Но теперь, после создания Иерусалимского королевства, те больше не могли игнорировать губительную угрозу со стороны Триполи.
Трудности Первого крестового похода отнюдь не подорвали замечательную энергию Раймонда. Едва солдаты окружили стены, он уже приступил к работе над огромным замком, который, по его замыслу, должен был с одной стороны перекрыть доступ к городу, с другой – защитить его будущую столицу. Уверенности – несмотря на последние события – ему было не занимать. С самого начала осады он нарек себя графом Триполи.