Краткая история Лондона

В 1966 году ресторан Фрэнка Кричлоу «Мангроув» близ Портобелло-роуд организовал первый Ноттингхилльский карнавал – громогласное проявление культуры лондонских выходцев из Вест-Индии, ставшее ежегодным. Демография Лондона начинала меняться, а с ней менялись и устоявшиеся анклавы. Торговля одеждой отступила с Бонд-стрит и Риджент-стрит, захватив вместо этого Кингс-роуд (где открыла свой бутик Мэри Куант[162]) и Карнаби-стрит (Джон Стивен[163]). Театры из Вест-Энда вышли в пабы, например в ислингтонский «Кингс-хед». Клубная сцена, прежде в целом ограниченная традиционным джазом, взорвалась дискотеками, от «Сэдл-Рум» на Парк-лейн до Танцевального дворца в Хаммерсмите, куда ежевечерне набивалось до 2000 твистующих. Жители Западного Лондона открыли для себя бенгальские кафе на Брик-лейн и китайские рестораны в Лаймхаусе. Бистро и кафе-бары отнимали клиентов у традиционных пабов с их не слишком тонкой спецификой общественных пивных, салунов и закрытых баров.

Реформы Дженкинса представляли собой своего рода пакт между послевоенным государством и новым поколением лондонцев. Город, который, казалось, со времен войны тяготился культурным отставанием от Нью-Йорка и Парижа, ожил. Его рынки ответили на снос культурных и социальных барьеров и высвобождение творческой энергии. Журналы мод и цветные приложения к газетам процветали. Лондон был прославлен в культовых фильмах: «Фотоувеличение», «Элфи» и «Дорогая», где уже не было места целомудренным намекам на секс, классовую рознь или войну, как в комедиях Ealing Studios. Появилась шумная группа романистов и драматургов, получивших известность как «рассерженные молодые люди»: Арнольд Уэскер, Кингсли Эмис, Дэвид Стори, Гарольд Пинтер, Джон Осборн. Женское лицо литературы и театра представляли драматург Шила Делейни и режиссер Джоан Литлвуд. Посещения театра «Стратфорд Ист» (Stratford East), где ставила пьесы Литлвуд, были восхитительными вылазками в чужую страну; особенно это чувствовалось в 1970 году на спектакле «Проектировщик» – возрожденной пьесе XVIII века, мишенью которой были лондонские застройщики. Концепция лондонского сезона обрела новый смысл; в 1959 году был впервые проведен ставший ежегодным марш Кампании за ядерное разоружение от Олдермастона до Трафальгарской площади.

В 1966 году американский журнал Time в репортаже из Лондона напыщенно окрестил его «свингующим городом». Лондонская молодежь теперь сама по себе представляла отдельный класс, сбрасывавший шкуру столичного «самодовольства и значительную долю высокомерия, которое часто сопутствует клейму привилегированных слоев». Вместо этого столица демонстрировала «уютность и смешение социальных слоев, которое абсолютно невозможно в Нью-Йорке». Лондон принял эти похвалы так восторженно, как будто завоевал урбанистический «Оскар».

Лондонские землевладельцы приступили к труду, который в тот момент казался геркулесовым. В рамках выполнения актов о чистом воздухе 1950-х годов они начали мытье и реставрацию окраски зданий, все еще в подавляющем большинстве черных. Начал открываться абсолютно новый город, весь в оттенках темно-красного, розового, серого, бежевого, белого. В результате было заново осознано, с каким качеством и вниманием к деталям создавалась викторианская и эдвардианская архитектура, много лет считавшаяся непоправимо мрачной. В 1965 году портик собора Святого Павла стал из черно-белого чисто-белым, и критик Иэн Нэрн оплакивал «утрату светотени».

Между тем послевоенный взрыв жилищной спекуляции в 1962 году достиг своего пика. В Центральном Лондоне было построено уже 50 миллионов квадратных футов (4,7 миллиона кв. м) офисов – в пять раз больше, чем было уничтожено при бомбежках. Как правительство, так и Совет графства Лондон хотели, наоборот, выселить офисы из столицы. Своим поражением на выборах 1964 года тори были отчасти обязаны общественному возмущению анархией и уродливыми формами, которые слишком часто принимало восстановление Лондона. Новое лейбористское правительство немедленно наложило полный запрет на строительство частных офисов в столице и начало политику вывода офисов из центра.

В то же время оно совершило, по общему мнению, серьезную ошибку. Министр по делам экономики Джордж Браун решил, что Лондону нужно больше гостиничных мест, и в связи с этим предложил субсидию из Казначейства в размере 1000 фунтов за каждый новый гостиничный номер. Результатом стала вакханалия: застройщики офисов, напуганные рецессией, во главе со своим любимым архитектором Сейфертом бросились к кормушке, боясь, что халява закончится.