К этому времени высотные муниципальные дома стали отличительной особенностью бедной части Лондона в той же мере, в какой георгианская площадь была отличительной особенностью Лондона богатого. В квартирах, как правило, жили неблагополучные семьи и недавние иммигранты, что не добавляло таким домам популярности. Я в то время исследовал жилые комплексы в Уоппинге и на Собачьем острове и видел, что многие из них явно вообще не управляются Советом. Коридоры комплекса Сэмьюда на Собачьем острове кишели бродячими собаками. Поговаривали, что книжки квитанций об уплате квартплаты за квартиры в Уоппинге продаются в Нигерии.
Энтузиасты высотных квартир позже переключили свое внимание на частный сектор, где нашли спрос у молодых бессемейных лондонцев, имевших деньги на оплату консьержа. Эти квартиранты не настолько нуждались в чувстве соседства. Они были неплохо обеспечены, и им зачастую требовалось временное жилище, а не постоянный «дом». Когда архитекторов Элисон и Питера Смитсонов спросили, почему их бруталистский комплекс «Робин-Гуд-Гарденс» (Robin Hood Gardens) в Попларе так быстро пришел в упадок, они пожаловались: мол, «жильцы не те». Подразумевалось, что архитекторы-модернисты обслуживают не тот класс лондонцев, какой хотели бы.
Ко времени обрушения башни «Ронан-Пойнт» моде на высотные «социальные» дома исполнилось всего два десятилетия. Но в них жила, по оценкам, четверть муниципальных квартиросъемщиков, переселенных в послевоенное время. Оживленное разнообразие и случайные встречи на городской улице сменились безликими коридорами и лифтами, а садики на заднем дворе – неконтролируемым «общественным пространством». И в новых домах жило не больше, а меньше людей, чем в старых на той же территории. С 1950 по 1970 год население Лондона упало на 9 %, а Внутреннего Лондона – на 17 %.
В это же время американский социолог Джейн Джекобс подвергла анализу концепцию городской округи в книге «Смерть и жизнь больших американских городов»
Другой вопрос, что должно было прийти на смену башням. Некоторые советы пытались воссоздать лондонскую террасную застройку, но в новом обличье. В Вестминстере был застроен участок Лиллингтон-Гарденс на Воксхолл-Бридж-роуд в Пимлико (1961). Его приземистые дома из красного кирпича были укрыты зеленью, и каждая квартира боролась за свой индивидуальный облик. На краткое время весьма модными стали приподнятые, или «трибунные», улицы, возведенные на эстакадах, например Брансвик-центр в Блумсбери, названный «идеограммой урбанизма». Другие подобные дома были построены на Репортон-роуд в Фулэме и в кэмденском «зиккурате» на 520 квартир на Александра-роуд в районе Сент-Джонс-вуд. Каждая из этих квартир обошлась плательщикам местных сборов в 100 000 фунтов стерлингов, что считалось безумным расточительством.
Пока централизованные субсидии не отменили, муниципальные архитекторы продолжали сносить улицы и искать новые геометрии для новых Иерусалимов. Наиболее популярным вариантом был сборный панельный дом – дешевый и обеспечивающий высокую плотность заселения, что было продемонстрировано в двух гигантских комплексах – Эйлсбери и Хейгейте, – застроенных в конце 1960-х в районе Уолворт (боро Саутуорк). Позже я ходил на экскурсию в Эйлсбери (считающийся самым большим жилым комплексом в Европе) с министром сэром Китом Джозефом, чья компания Bovis, к гордости министра, его и построила. Центральной концепцией комплекса была «улица в небе», и улица эта была настолько широкой, что там мог бы проехать молоковоз. Однако она отличалась от настоящей улицы: добраться сюда можно было только в лифте, который работал с перебоями, а машины жителей оставались внизу. Хейгейт был погублен разгулом преступности и позже снесен; предполагалось, что с Эйлсбери произойдет то же самое.