Своим примечательным восхождением к власти братья Толуиды – внуки Чингисхана Мункэ (ум. 1259), Хубилай (ум. 1294), Хулагу (ум. 1265) и Ариг-Буха (ум. 1266) – во многом обязаны неустанным заботам и честолюбию своей матери Сорхахтани-беки. Она воспротивилась повторному вступлению в брак после смерти мужа, хана Толуя, самого младшего из сыновей Чингисхана, и, активно используя семейные связи, была всегда наготове к участию в политических интригах и межклановому соперничеству, что и позволило ее сыновьям собрать впоследствии богатый политический урожай. Особенно много выгод от ее опыта и внимания получил второй сын, Хубилай, влияние матери на которого признают различные источники.
Взросление Сорхахтани прошло на фоне политических интриг и махинаций, которые глубоко впитались в ее плоть и кровь. Она решила, что ее сыновья по мере взросления должны без прикрас осознавать политическую реальность, развить чутье для наблюдения за окружающим миром, границы которого постоянно расширялись. Оставаясь вдовой после смерти мужа в 1233 году, она смогла сосредоточиться на развитии своих политических, личных связей и межклановых союзов, что было бы затруднительно, будь она замужем за крупным политическим игроком, таким как Гуюк. Пока ее муж Толуй был жив и занят военными кампаниями, она в одиночку занималась воспитанием и обучением четырех сыновей. После его смерти она сосредоточилась на том, чтобы обеспечить для них пользу от тех связей, которые она ковала.
Сорхахтани предпочитала держаться в тени, и во время правления Дорэгэнэ-хатун (прав. 1241–1246) «раздачей даров и подношений она направляла [свои] заботы в сторону родичей и соплеменников, щедростью и умением покорила и привлекла [на свою сторону] воинов и чужестранцев»[239]
[3]. Она была проницательным политиком, непревзойденным переговорщиком и грозным противником. «И если бы все женщины были подобны ей, они превзошли бы мужчин»[240] [4]. Так пел поэт аль-Мутанабби, на которого ссылаются и Бар-Эбрей, и Джувейни, хотя последний не скупится и на собственную хвалу:И в воспитании и обучении своих сыновей, в управлении делами государства, в сохранении достоинства и доброго имени, в решении всяких вопросов Беки, благодаря мудрости своего суждения и знанию людей, заложила такую основу этих зданий и так их укрепила, что в этом с ней не мог сравниться ни один человек, носящий тюрбан[241]
.Сопротивляясь попыткам выдать ее замуж за Гуюк-хана, Сорхахтани сосредоточилась на управлении своим апанажем Чжэньдин в провинции Хэбэй, с воспитательными целями привлекая детей к административным делам. Она учила сыновей бережно и уважительно относиться к земле и ее обитателям, обеспечила мальчикам всеобъемлющее и практическое образование.
Сорхахтани помогала Хубилаю управлять его собственным апанажем в Синчжоу, прекрасно сознавая, что любой опыт, полученный в годы юности, может определить стиль его будущего правления. Она твердо верила, что успехи и неудачи, пережитые Хубилаем в ранние годы, повлияют на то, какие решения он будет принимать дальше в своей жизни. С самого начала она прививала сыну терпимость и уважение к чужим культурам и даже назначила ему в кормилицы тангутку-буддистку, которой было суждено оставить неизгладимый след в памяти мальчика [5].
После окончательного разгрома чжурчжэней в 1236 году великий хан Угэдэй наградил мальчиков Толуидов и их мать землями в провинции Хэбэй, к которым прилагалось 80 000 юрт. Эти 80 000 семей, разумеется, были готовы оказать поддержку новым хозяевам и надеялись на их помощь в конкуренции с коренными жителями этих мест – киданями, чжурчжэнями и китайцами-северянами. Большинство обитателей юрт были традиционалистски настроенными тюркомонголами, среди которых глубоко коренились предубеждения и предрассудки степняков, презиравших коренное оседлое население региона. Они не испытывали к ним никакого интереса и не желали их знать, будь то деревенские крестьяне или утонченные жители города. Сообщества оседлых поселенцев рассматривались ими исключительно как источник дохода, а их города и фермы – как плоды, которые нужно было обобрать и обратить себе на пользу. Степняки традиционно смотрели на своих соседей как на потенциальных рабов для подневольного труда, прислуживания или сексуальных утех. Хотя к этому времени они уже распознали потенциал, которым обладали высококвалифицированные ремесленники: их начали ценить особо как за мастерство, так и за высокую цену, по которой их можно было продать.