Упоминание о Каролине Нойбер свидетельствует о том, что Германия, пусть и с опозданием, наконец решительно выступила на европейскую театральную арену. Развитию национального театра здесь препятствовали сразу несколько факторов: вечные междоусобицы, религиозные раздоры, огромное влияние итальянских и французских гастролировавших трупп, но прежде всего – отсутствие такого центра, каким являлись Париж для Франции и Лондон для Англии. Из-за этого досадного обстоятельства актеры и драматурги были лишены возможности сплотиться в тесное сообщество наподобие тех, которые обеспечили необходимые условия для зарождения едкой сатиры французских соти и обаяния английских интермедий. Акробатическая ловкость итальянских комедиантов и истовая религиозность испанских артистов, игравших аутос (и те и другие являлись выходцами из стран, где центр также отсутствовал), для театра Германии того времени были равно недостижимы. Главным героем раннего немецкого фарса был Нарр, скоморох-потешник в колпаке с бубенцами [131]
, чей типаж, хотя он и ведет свое происхождение от придворного шута, имеет много общего и с комическим дьяволом из библейских историй, и с пронырливыми дзанни из комедии дель арте. Впрочем, речь не столько о конкретных влияниях, сколько о родственности черт, объединяющей всех этих персонажей. Почти не затронула немецкий театр и волна гуманистической учености: даже лучшие пьесы, писавшиеся скорее в поддержку Реформации или Контрреформации, сегодня представляют лишь исторический интерес. В большинстве своем они были нацелены на укрепление протестантской веры, однако играли их по старинке, в средневековых (а значит, католических) симультанных декорациях. Серьезной светской драмы в Германии тоже не было, а народные фарсы ставились силами гильдий мейстерзингеров и потому отличались большей основательностью, чем спектакли любительских трупп на временных сценах-платформах [129–131]. Однако и пьесы Ганса Сакса [132, 133], знакомого любителям оперы по[128] Джеймс Куин, Пег Воффингтон и миссис Беллеми в пьесе Джеймса Томсона Кориолан.
Театр «Ковент-Гарден», Лондон. Гравюра. 1749По костюму с кринолиновым подолом и плюмажем, в который одет трагический герой, можно судить о том, какой эксцентричный вид приобрела к середине XVII века римская туника. Также обращает на себя внимание анахронизм женских костюмов и головных уборов, выдержанных в елизаветинском стиле и обычно ассоциирующихся с Марией Стюарт.
[129–130] Сцены уличных спектаклей.
Гравюры из книги Иоганна РассераВверху: мать защищает сына от разгневанного учителя, тогда как второй ребенок потихоньку сбегает с сумкой через плечо. Внизу: спор двух поселян
Задник с занавесками на временной сцене-платформе, сооруженной посреди рыночной площади (зрители окружают деревянный помост с трех сторон), напоминает устройство теренциевой сцены (см. ил. 45–49).
[131] Нарр (немецкий шут) в колпаке с бубенцами.
Гравюра Криспинуса Пассеуса. Из книги Джорджа Уизера