Креативы Старого Семёна

Вспомнил одну историю про Максима Горького, только не отца, а сына. Вычитал я ее в мемуарах какого-то академика, фамилию которого забыл. Мемуары эти лежали в уцененных книгах, и я по дороге домой их купил, в метро почитать. Книжка написана была языком совершенно суконным, всё забылось сразу же. Кроме одного эпизода.

Автор вспоминает, как он приехал на Капри, в гости к Горькому. И тот попросил его позаниматься со своим сыном. Физикой и математикой.

– Поскольку,– сказал Горький,– сын у меня балбес и лентяй.

Ну и будущий академик добросовестно провел с Максимом несколько уроков, дал ему домашние задания и уехал с Капри. Через несколько месяцев заехал снова, спрашивает:

– Ну, Максим, решил?

— Нет, Вы больно сложные задачки дали. Я уж их Эйнштейну посылал, тот тоже решить не смог!

***

Читаешь книги, статьи, воспоминания. И постоянно натыкаешься на такое:

– Это было во времена коллективизации. Или: во времена ежовщины, борьбы с космополитизмом, хрущевской оттепели, брежневского застоя, перестройки и гласности. Или "в лихие девяностые". И так далее.

А на самом-то деле проще бы надо. Как раньше говаривали:

— Это было при государыне Екатерине (Николае Павловиче, Александре Освободителе etc).

И всем было понятно, о каких временах и, главное, о каких нравах идет речь.

То есть, говорить следовало бы так: это было при Ленине (Сталине, Хрущеве, Брежневе, Андропове, Черненко, Гобачеве, Ельцине, Путине). И тоже всё всем понятно.

Как было, так и есть. Как жили, так и живем. При ком-то.

Наш ответ британским ученым

Как-то одна знакомая говорит:

– Больше всего люблю рыжих мужчин!

– Почему? - поинтересовался я.

– Понимаешь, рыжих в детстве дразнят, над ними издеваются. Вспомни школу, например. А они зато потом вырастают и отыгрываются. Отыгрываются! - повторила она с восторгом.

Немного противно

Я играл турнирную партию с кандидатом в мастера Н. Контроль был 2 часа на сорок ходов.

К концу четвертого часа позиция оставалась сложной, хотя, казалось, у меня был некоторый перевес. К тому же у Н. висел флажок, а у меня оставалось еще минуты три-четыре.

Н. был сильно возбужден, запись он давно бросил, ходы делал резким движением руки, и ей же бил по часам. Не очень приятно для партнера, но ладно уж, дело привычное. И тут он сделал неожиданный для меня ход. Я схватил авторучку, но до бланка ее не донес – вглядывался в позицию. Это продолжалось, может быть, секунд 20-30. И вдруг Н. прямо-таки завопил:

– Записывайте ходы!

От этого неожиданного крика я сбился в расчетах, сделал плохой ход, и вскоре сдался. Руку партнеру пожал, хотя был на него очень зол. Но, с другой стороны, рассуждал я, он же на флажке играл. Нервы не выдержали, не так уж парень и виноват.

Увы, в следующем туре я с удивлением наблюдал, как Н. повторил тот же номер. И опять с успехом.

С тех пор прошло очень много лет. Я давно бросил шахматы. А этот самый Н. по-прежнему играет, в ветеранских турнирах. Может, он давно уже другой человек, вежливый, корректный. А может, все тот же, из тех, кого Корчной, помнится, называл «шансшпиллерами». Их приемы разнообразны, всегда неожиданны и часто приводят к очку в турнирной таблице. Когда такой играет с кем-то другим, то наблюдать за ним даже забавно. Хотя все равно немного противно.

Как я был экспертом

Это случилось в 74-м году, на матче Карпов-Корчной. Там был странный для матча регламент: доигрывание предусматривалось не после каждой партии, а после двух.

Ну и однажды мы с приятелем пошли в зал Чайковского на матч. Предыдущая партия как раз была отложена, а эту гроссмейстеры довольно быстро сыграли вничью. Я уж не помню всех подробностей, но почему-то после партии мы с приятелем оказались в комнате, где был городской телефон (а мобильных, напоминаю на всякий случай, тогда не существовало в природе).

Тут в комнату прибегает мастер В., который писал о матче в "Ленинское знамя", орган Московского обкома КПСС. На партию он опоздал, но уже успел забежать в пресс-бюро, взять релиз. Сразу бросается к телефону, звонить в газету. Диктует им этот релиз как свое творчество.

А его спрашивают про отложенную партию.

Он к нам поворачивается, трубку ладонью прикрывает, шепотом:

— Ребята, а как отложенная?

— Да ничья там!

Он - в трубку:

— В отложенной партии, по мнению экспертов, наиболее вероятен ничейный исход!

***

Кстати говоря, вспомнил историю, которую мне давным-давно рассказывал молдавский мастер К.

Он вместе с Лутиковым играл в каком-то турнире. Жили вдвоем в одном номере. Вернее, втроем. Лутиков, К., и канистра молдавского вина. В общем, турнир сложился удачно. За исключением того дня, когда они должны были играть между собой.

"Просыпаюсь, гляжу: Толя зарядку делает. Я говорю:

— Брось ты это, давай по стаканчику.

— Не могу, - отвечает, - никак не могу, извини. У меня сегодня очень важная партия.

И так мне полчаса голову морочил. Потом, конечно, снизошел.

Так вот, играю я с Гуфельдом. Играем-играем, он мне ничью предложил. Я говорю:

— Подумаю.