И в трех новых чепчиках, с большим количеством брошек, чем видали когда-нибудь, с-тех-пор, как Крэнфорд сделался городом, явились мистрисс Форрестер, мисс Мэтти и мисс Поль на достопамятный вечер во вторник. Я сама сосчитала семь брошек на мисс Поль. Две были небрежно пришпилены на чепчик (на одной была бабочка, сделанная из шотландских топазов, которую живое воображение могло принять за живую; третья брошка прикрепляла филейный платочек, четвертая воротник, пятая украшала лиф платья, как раз средину между грудью и поясом, а шестая кончик мыска. Где была седьмая – я забыла, но наверно знаю, что она где-то была.
Но я забегаю вперед слишком скоро, описывая наряды достопочтенного общества. Я должна прежде описать, как собирались к мистрисс Джемисон. Дама эта жила в большом доме за городом. Дорога, бывшая прежде улицей, шла перед домом без промежуточного сада или двора. Откуда ни светило солнце, оно никогда не сияло на переднюю часть этого дома. Жилые покои были назади и выходили в хорошенький садик, а окна на улицу принадлежали кухне, комнатам слуг и кладовым; в одной из этих комнат – такая носилась молва – сидит мистер Мёллинер. Точно, смотря наискось, мы часто видели его затылок, покрытый пудрой, которая также покрывала и воротник, и сюртук; этот важный затылок всегда был погружен в чтение газеты «Сен-джемской Хроники», широко-раскрытой, что до известной степени изъясняло, почему газета так долго не доходила до нас, хотя мы были такие же подписчицы, как и мистрисс Джемисон, но которая, по праву своей сиятельности, всегда первая их читала. В этот вторник остановка последнего нумера была особенно-досадна: и мисс Поль, и мисс Мэтти, обе, особенно первая, желали просмотреть его, чтоб зазубрить придворные новости и быть в состоянии говорить о них на вечернем свидании с аристократками. Мисс Поль сказала нам, что она воспользовалась временем и оделась в пять часов, чтоб быть готовой, если газеты прибудут в последнюю минуту, те самые газеты, которые напудренная голова преспокойно читала, когда мы проходили мимо окна.
– Дерзкий! сказала мисс Поль тихим негодующим шепотом. – Мне бы хотелось спросить, платит ли его госпожа за то, что он читает их.
Мы посмотрели на нее с восторгом, восхищаясь мужеством этой мысли, потому что мистер Мёллинер был предметом величайшего страха для всех нас. Он, казалось, никогда не забывал, какое снисхождение оказал он Крэнфорду, согласившись в нем жить. Мисс Дженкинс, бывало, являлась неустрашимой защитницей своего пола и говорила с ним как с ровней, но и мисс Дженкинс не могла идти выше. Даже в самом веселом и любезном расположении, он походил на сердитого какаду. Он говорил только угрюмыми, односложными словами. Он непременно оставался в передней, когда просили его не оставаться, а потом обижался, зачем мы держали его там, пока трепещущими, торопливыми руками мы охорашивались перед входом в гостиную.
Мисс Поль осмелилась пошутить, когда мы шли наверх, с намерением, хотя она обращалась к нам, развеселить несколько мистера Мёллинера. Мы все улыбнулись, чтоб показать, будто мы нисколько не были женированы, и робко взглянули на мистера Мёллинера, ожидая его сочувствия. На этом деревянном лице ни один мускул не смягчился, и мы в минуту сделались серьёзны.