Крэнфорд

Гостиная мистрисс Джэмисон казалась веселенькой комнатой; вечернее солнце струилось в нее, а широкое четвероугольное окно было уставлено цветами. Мебель была белая с золотом, не в последнем вкусе, не то, что называется, кажется, во вкусе Людовика XIV-го, все раковины и кружки – нет; на креслах и столах мистрисс Джемисон не было ни одного кружка или изгиба. Ножки кресел и столов суживались к полу, а по углам были прямы и четвероугольны. Кресла стояли вдоль стены вряд, за исключением четырех или пяти, поставленных полукругом около камина. Они были обиты белыми полосами поперек спинок и приколочены золотыми пуговками; ни полосы, ни пуговки не обещали удобства. Еще был лакированный столик, посвященный литературе, на котором лежали Библия, книга о Пэрах и молитвенник; был другой четвероугольный стол, посвященный изящным искусствам; на нем лежали калейдоскоп, увеселительные карты (завязанные необыкновенной длины полинялыми лентами, розовыми атласными) и ящичек, разрисованный наподобие чайных. Карлик лежал на вышитом гарусом ковре и весьма нелюбезно залаял, когда мы вошли. Мистрисс Джемисон встала, приветствовала каждую из нас сонливой улыбкой и с отчаянием взглянула на мистера Мёллинера, который стоял за нами, как будто надеялась, что он усадит нас по местам, потому что, если б он не усадил, она ни за что не сумела бы этого сделать. Я полагаю, он думал, что мы сами можем найти дорогу к креслам, стоявшим полукругом около камина, что напомнило мне друидический храм, не знаю почему. Леди Гленмайр поспешила на помощь хозяйке и, не знаю как, мы в первый раз поместились приятно, а не церемониально, в доме мистрисс Джемисон. Леди Гленмайр (теперь мы могли вдоволь на нее насмотреться) оказалась веселенькой, низенькой женщиной средних лет, которая, должно быть, была очень хороша собой в молодости и даже до сих пор сохранила преприятную наружность. Я видела, как мисс Поль оценила её наряд в первые пять минут, и я верю её словам, когда она сказала на следующий день:

– Душенька! все-то на ней стоило не больше десяти фунтов и с кружевами.

Приятно было подозревать, что жена пера бедна; это частью помирило нас с тем, что муж её никогда не заседал в Палате Лордов. Но, когда мы в первый раз об этом услыхали, это казалось нам самозванством.

Мы сначала все были очень молчаливы. Мы думали, какой начать разговор, который мог бы заинтересовать миледи. Сахар поднялся в цене; а так как близилось время варить варенье и предмет этот был очень близок к нашим хозяйственным сердцам, то он, натурально, подал бы повод к разговору, не будь тут леди Гленмайр; но мы не были уверены, едят ли жены пэров варенье и, тем более, знают ли, как оно делается. Наконец мисс Поль, у которой всегда был большой запас мужества и savoir faire, заговорила с леди Гленмайр, которая, с своей стороны, находилась точно в таком же замешательстве, каким образом прервать молчание, как и мы.

– Ваше сиятельство были недавно при дворе? спросила она, бросая на всех нас полуробкий, полуторжественный взгляд, как бы говоря: «видите, как благоразумно выбрала я предмет, приличный для звания незнакомой нам женщины».

– Я никогда там не бывала, сказала леди Гленмайр с сильным шотландским произношением, но очень приятным голосом. Потом, чувствуя, что выразилась слишком резко, прибавила: – мы редко ездили в Лондон; всего только два раза были в нем во все время моего замужества; а прежде чем я вышла замуж, у батюшки было слишком большое семейство (я уверена, что пять дочерей мистера Кембля были у всех нас в памяти): он не мог часто вывозить нас даже в Эдинбург. Не бывали ли вы в Эдинбурге, может быть? сказала она, вдруг просияв от надежды общего интереса.

Никто из нас не бывал там; но у мисс Поль был дядя, который однажды провел там ночь весьма приятно. Мистрисс Джемисон между тем погружена была в удивление, почему мистер Мёллинер не приносит чай, и наконец удивление истекло из её уст.

– Не позвонить ли лучше, душенька? сказала живо леди Гленмайр.

– Нет… не думаю… Мёллинер не любит, чтоб его торопили.

Нам очень хотелось чаю, потому что мы обедали раньше мистрисс Джемисон. Я подозреваю, что мистер Мёллинер решился дочитать газету, прежде чем заблагорассудил побеспокоиться о чае. Госпожа его беспокоилась, беспокоилась и все говорила:

– Не понимаю, почему Мёллинер не приносит чаю. Не понимаю, что он там делает.

А леди Гленмайр наконец совсем вышла из терпения. Но это было нетерпение премилое, впрочем; она позвонила в колокольчик довольно громко, получив позволение от невестки. Мистер Мёллинер явился с удивлением оскорбленного достоинства.

– Леди Гленмайр позвонила, сказала мистрисс Джемисон: – полагаю, затем, чтоб подавали чай.