Крэнфорд

Вскоре после происшествия, которое я описала в прошедшей главе, я была отозвана домой болезнью отца, и на некоторое время забыла о том, что делается с моими любезными крэнфордскими друзьями, и как леди Гленмайр могла помириться с скукой своего долгого пребывания у невестки своей, мистрисс Джемисон. Когда батюшке сделалось легче, я провожала его в один приморской город, так что казалась изгнанною из Крэнфорда и лишенною случая узнать что-нибудь о милом городке большую часть этого года.

В конце ноября, когда мы вернулись домой и батюшка опять находился в добром здоровье, я получила письмо от мисс Мэтти и письмо претаинственное. Она начинала и не оканчивала множества фраз, смешивая их одну с другою. Я могла только понять, что если батюшке лучше (она надеялась, что ему лучше), то ему необходимо будет беречься и носить теплую бекеш от дня св. архангела Михаила до Успения. Она писала также, могу ли я сказать: в моде ли тюрбаны? Одно веселое празднество должно случиться, какого никогда не видели и не знали с-тех-пор, как были уомбмельские львы[11], и один из них съел руку ребенка; она, может быть, слишком стара, чтоб заботиться о нарядах, но новый чепчик ей непременно нужен; а слыша, что тюрбаны в моде и многие из графских фамилий собираются приехать, ей хотелось бы быть прилично-одетой, и она просит меня привезти ей чепчик от той модистки, у которой я покупаю. Ах, Боже мой! какая небрежность с её стороны: она забыла, что пишет мне именно затем, чтоб просить меня, приехать к ней в следующий вторник; она надеется тогда предложить мне нечто для увеселения; она теперь не будет подробно описывать увеселение, а только прибавляет, что светло-зеленый цвет её любимый. Таким образом кончила она свое письмо; но в P. S. прибавила, что может уведомить меня об особенной привлекательности Крэнфорда в настоящее время; синьор Брунони будет показывать удивительные фокусы в залах крэнфордского собрания в среду или в пятницу вечером на следующей неделе.

Я была очень рада принять приглашение от моей милой мисс Мэтти, независимо от фокусника, и мне очень хотелось не допустить ее обезобразить свое крошечное, кроткое личико огромным турецким тюрбаном. Согласно этому желанию, я купила ей хорошенький чепчик, приличный для пожилой женщины, который однако сильно разочаровал ее, когда, при моем приезде, она пошла за мною в мою спальню, как будто затем, чтоб помешать огонь в камине, но на самом деле для того, я полагаю, чтоб посмотреть, не находится ли в моем чемодане светло-зеленый тюрбан. Напрасно повертывала я чепчик со всех сторон и сзади и сбоку: сердце её жаждало тюрбана, и она могла только сказать с покорностью судьбе и в голосе и взгляде:

– Я уверена, что вы исполнили все, как только можно лучше, душенька. Это совершенно такой чепчик, как носят все крэнфордские дамы, а они, позвольте сказать, покупали их уже год назад. Мне хотелось бы, признаюсь, что-нибудь поновее, что-нибудь более похожее на тюрбаны, которые, как говорит мисс Бетти Баркер, носит королева Аделаида; но чепчик прехорошенький, душенька. И, признаться сказать, этот цвет прочнее светло-зеленого. Да впрочем, зачем заботиться о парадах? Вы скажите мне, не нужно ли вам чего-нибудь, душенька. Вот здесь колокольчик. Я полагаю, тюрбаны не дошли еще до Дрёмоля?

Говоря таким образом, милая старушка с тихой горестью вышла из комнаты, оставив меня одеваться к вечеру; она ожидала мисс Поль и мистрисс Форрестер и надеялась, что усталость не помешает мне присоединиться к ним. Разумеется, я поспешила, разобраться и одеться, но, несмотря на всю мою торопливость, я слышала приезд и шептанье в соседней комнате прежде, чем была готова. Когда я отворила дверь, до меня долетели слова: «Я имела глупость ожидать чего-нибудь порядочного из дрёмбльских лавок… бедная девушка! она сделала все, что только могла, я не сомневаюсь;» но, несмотря на все это, мне было приятнее, чтоб она бранила и Дрёмбль и меня, чем обезобразила себя тюрбаном.