Крепкие узы. Как жили, любили и работали крепостные крестьяне в России

«Подвергнуть семилетней церковной епитимии, с отправлением оной через шесть месяцев в монастыре, а прочее время под смотрением духовного отца, с тем, что оный, смотря на плоды его покаяния, может возложенную епитимию и умалить».

Этот развод повлиял на всю жизнь Пушкина[57]. Венчаться больше ему не разрешили, так что, когда 4 года спустя он встретил и полюбил дочь торговца шелком, шестнадцатилетнюю Анну Ворожейкину, все, что мог предложить ей, – совместное сожительство. К слову, девушка согласилась. Она прожила с Пушкиным до самой его смерти и стала матерью его дочери и сына.

Выступать на сцене в домашних и дворцовых постановках были не прочь многие знатные персоны. Фрейлины русских императриц Елизаветы Алексеевны, Марии Федоровны и Екатерины II нередко принимали участие в любительских спектаклях, в XVII столетии самолично танцевал в версальских балетах король Франции Людовик XIV. Императрица Елизавета Петровна любила маскарады за возможность переодеться, представиться кем-то другим и продемонстрировать свои стройные ноги в мужском платье. Ведь среди всех костюмов, в которые можно было переодеться, русская государыня более всего предпочитала именно платье мужчин.

И ее можно понять! На протяжении столетий женские ноги были так плотно укутаны, что даже подумать о них запрещалось. Известна история с юной принцессой Марианной Австрийской, которая ехала в Испанию через город Лион и получила от мэра ценный (по меркам XVII века) дар: шелковые чулки с лионских мануфактур. Такие носили только самые знатные женщины! Но чопорный гранд, сопровождавший девушку в Испанию, где она должна была стать королевой, выхватил чулки из рук француза и злобно прошипел:

«У королевы Испании нет ног!»

Это было сказано так категорично, что впечатлительная девушка лишилась чувств. Ей представилось, что в Мадриде ей отрежут ноги. На самом же деле гранд имел в виду другое: ноги видеть не должен никто. Ноги – это почти эротика.

В Европе долгое время не разрешали показывать даже носок туфли из-под платья. Знатная женщина должна была двигаться таким образом (а также сидеть и стоять), чтобы о цвете ее обуви никто не имел ни малейшего представления. Изображения раннего Средневековья, официальные портреты знатных особ написаны таким образом, что мы в деталях можем разглядеть костюмы людей, их прически и мельчайшие элементы отделки… но только не ноги. Вот почему, когда молодая английская королева Елизавета I Тюдор ввела в моду энергичный танец «гальярда» с высокими подскоками когда юбка вздымалась (и – о ужас! – задиралась), консервативный континент зашипел: «Распутница!»

Русские боярыни тоже не демонстрировали ноги. А вот крестьянки – иное дело. Подоткнув подолы, мыли полы. Работали в поле босиком, демонстрируя ступни. Поэтому «оголение» русской императрицы Елизаветы Петровны тоже было своеобразным культурным шоком. Приличные женщины так себя не ведут!

Вполне возможно, что и интерес к балету возник по этой причине – впервые можно было увидеть, как молодая привлекательная особа открывает ноги. Правда, балетные костюмы конца XVIII – начала XIX века не в пример скромнее нынешних, но и там от кончиков пальцев до колена нога была видна. Вот и вздыхали поэты, восхищенные внезапно открывшейся наготой:

Театр уж полон; ложи блещут;
Партер и кресла – все кипит;
В райке нетерпеливо плещут,
И, взвившись, занавес шумит.
Блистательна, полувоздушна,
Смычку волшебному послушна,
Толпою нимф окружена,
Стоит Истомина; она,
Одной ногой касаясь пола,
Другою медленно кружит,
И вдруг прыжок, и вдруг летит;
Летит, как пух из уст Эола;
То стан совьет, то разовьет
И быстрой ножкой ножку бьет.

А. С. Пушкин

Балетные и театральные постановки можно было увидеть в домашних крепостных театрах Закревских, в усадьбе Ивановское и в демидовском Алмазове. В доме Позднякова, в Москве, тоже имелась своя сцена. И у нее необычная судьба. На подмостках старинного особняка разыгрывали спектакли в ту самую пору, когда Москва была разорена и разграблена.

Когда в 1812 году французы пришли в Москву, начались страшные грабежи. Офицер армии Наполеона Эжен Лабом записал в дневнике: