Крепкие узы. Как жили, любили и работали крепостные крестьяне в России

Уклад обычной крестьянской семьи мог быть как строго-патриархальным, так и лишенным понятий вроде «обязательное сохранение девственности до брака». Простыни наутро после свадьбы вывешивали не везде! Иные гуляли вволю, другие берегли свою честь. Практически как и сейчас. Не было единого стандарта, единого подхода. Многое зависело и от господ – если барыня была суровой, следила за дворней, чтобы не развратничала, то невольно приходилось соблюдать эти правила.

Глава 14 Нянюшки и их воспитанники

За русской писательницей Верой Желиховской[63] в детстве присматривала няня Орина, «бедная старая хохлушка». Именно так, через «О», записала это имя в своих воспоминаниях выросшая Вера. Однажды девочке пришло в голову научить свою няню танцевать. Сама легкая, юная и подвижная, она судила немолодую женщину строго: та никак не могла повторить па, которые ей показывала «учительница». Вера сердилась и за каждый промах больно щипала Орину. «У гадкой Орины ноги кривые!» – кричала девочка. Никто из членов семьи и не подумал возразить. Мало ли как забавляется барышня.

Дети легко перенимали поведение взрослых. Если отец громко распекал камердинера, то потом могло достаться и дядьке его сына. Это была своеобразная школа крепостничества, с колыбели впитывать – кто и каков. Кому и что полагается. У немилосердных помещиков часто оказывались такие же бессердечные отпрыски.

В больших домах, где росли несколько детей, держали не по одной няньке. Так повелось издавна: еще в допетровскую эпоху было принято окружать младших членов семьи многочисленной женской прислугой. С XVIII века обязанности несколько перераспределились, но все равно заботу о малышах поручали преимущественно женщинам.

У княжны Елизаветы Репниной был собственный штат из горничной, прачки, кучера, кормилицы и няньки. Если возможности родителей позволяли, то в доме выделяли целую «детскую половину», иногда с собственным выходом. У Сергея Шереметева, графского сына, были в распоряжении апартаменты из трех комнат, одна из которых позволяла попасть сразу в сад.

В домах средней руки, пока малышам не исполнилось 3–4 года, их могли держать всех вместе, в одном большом помещении. Затем разделяли, в зависимости от пола, и тогда дочери занимали одну спальню, а сыновья другую. Ну а когда наследники дорастали до двенадцати-пятнадцати лет, появлялся шанс на собственное пространство, на личную опочивальню. Предоставлять с рождения каждому отдельную комнату не спешили: во‐первых, детей появлялось много (у Полторацких было 22 ребенка, а у Капнистов 15), во‐вторых, половина из них умирала. Няням приходилось крутиться – с таким количеством подопечных иногда некогда было и присесть на минутку.

Няни, тем более крепостные, находились на несколько ступеней ниже по статусу, чем иностранные гувернантки, которых приглашали в богатые дома для домашнего обучения дочерей. Иногда это порождало конфликты, как в семье родителей Софьи Ковалевской: гувернантка имела привычку по утрам широко распахивать окна в детской, причем в любую погоду, а няня спешила их затворить, чтобы хозяйские наследники не простудились. Начиналась перепалка, поскольку каждый стоял на своем. Вмешивать господ в такие мелочные дела не пытались. А Елизавета Федоровна Шуберт, мать Софьи, в детскую заглядывала нечасто.

Эта няня, занимавшаяся детьми Корвин-Круковских[64], не была особенно любима своими воспитанниками. Позже Софья напишет, что она редко мыла их, предпочитая простые обтирания губкой, и вообще плохо следила за чистотой в детской половине, а еще могла посмеяться над девочками. Но самым неприятным для Ковалевской стало открытие, что родители не обрадовались ее появлению на свет. Няня рассказывала Софье, что накануне ее рождения отец в пух и прах проигрался, отчего пришлось закладывать бриллианты матери, и вообще ждал сына. Из-за этого признания девочка долго чувствовала себя нелюбимым ребенком.

У пушкинской Татьяны, няня – наоборот, самый близкий человек. Не матери, и уж тем более не сестре, рассказывает героиня романа в стихах о том, что она влюблена.

«Ах, няня, няня, я тоскую,
Мне тошно, милая моя:
Я плакать, я рыдать готова!..»

—«Дитя мое, ты нездорова:
Господь помилуй и спаси!
Чего ты хочешь, попроси…
Дай окроплю тебя водою,
Ты вся горишь…» – «Я не больна:
Я… знаешь, няня… влюблена».
«Дитя мое, Господь с тобою!» —
И няня девушку с мольбой
Крестила дряхлою рукой.

Такое трепетное отношение друг к другу у старой няни и воспитанницы Пушкин, конечно, взял из своего опыта. Его Арина Родионовна, верный друг с детских лет, была настолько нежна и заботлива, что поэт не один раз упоминал ее в своих стихах. И ведь тоже была крепостной. Она родилась в 1758 году и принадлежала семье Ганнибалов.