Крепостной Петербург пушкинского времени

Кюстин ознакомившийся с русской действительностью, откровенно писал за границей о своих впечатлениях. Однако деспотическое отношение русских к слугам было и до того широко известно в Европе. Еще в Х VII веке, по поводу прибытия в Ливорно русского посольства, отправленного царем Алексеем Михайловичем «в государеву службу в немцы, в Виницейскую землю ко францышкусу князю Молину» (венецианскому дожу Франческо да Молин), современники записали, что послы «бьют своих слуг собственноручно так зверски, что четыре или пять из них при смерти».

Впоследствии русские дворяне, приезжавшие за границу, из опасения прослыть варварами всячески старались подчеркнуть свою гуманность. Сохранился любопытный рассказ об известном своей жестокостью гр. Остермане-Толстом, герое Кульма, поселившемся в тридцатых годах ХIХ века в Женеве. Он держал при себе, кроме швейцарца Фрица, еще своего крепостного камердинера. Когда кто-либо из иностранцев посещал Остермана-Толстого и речь заходила об «ужасах» крепостного права, хозяин, выслушав гостя, вызывал крепостного камердинера. «С каких пор ты у меня служишь?» — спрашивал он. «С самого детства, ваше сиятельство», — отвечал слуга на ломаном французском языке. — «Бил я тебя когда-нибудь?» — «Сохрани бог, ваше Сиятельство». «Ну хорошо, позови Фрица», — являлся Фриц. «Гражданин свободного народа! Сегодня я в раздраженном состоянии и рука у меня чешется, чтобы дать тебе пощечину». — Швейцарец подходил, получал пощечину и тотчас удалялся. Остерман-Толстой держал его специально для того, чтобы награждать пощечинами при своих гостях. Но за это он платил швейцарцу большое жалование.

Русская печать служила послушным орудием пропаганды в руках господствующего класса. Журналы того времени в самых елейных выражениях описывали «счастливое» и «избыточное» состояние крестьян в России.

«Добрый барин» и облагодетельствованные им «мужички» являлись обычными персонажами театральных представлении того времени. В пьесе популярного писателя начала ХIХ века Коцебу «Бланка фон-Монфокон», долго не сходившей со столичного репертуара, демонстрировалась весьма чувствительная сцена: добрая госпожа милостиво пожимает руку своему крепостному, после чего умиленные поселяне выражают непременное желание дотронуться до руки счастливца.

В подражание Коцебу, драматург той же эпохи Василий Федоров написал пьесу «Русский солдат или хорошо быть добрым господином». Герою пьесы, добродетельному помещику Доброву грозит разорение. Но «сердечно» управляемые им крестьяне продают все свое имущество и приносят ему 10000 руб. Но в их жертве нет больше нужды, так как отставной солдат, бывший крепостной Доброва, уже принес своему барину шкатулку с драгоценностями, захваченными им на войне. Далее следует еще более умилительный эпизод со старостой помещика Доброва, которому предлагается «вольная», на что тот отвечает: «Перьва спрошай, пойду ли я на волю? Да что я себе баю, спрошай последнева из нашей братьи, так и тот, не погневайся… в глаза те наплюет: да храни господи! и думать от такова барина на волю — вить он нам отец!»

В представленной впервые в Петербурге 13 ноября 1803 г. пьесе Н. Ильина «Великодушие или рекрутский набор» на сцене демонстрировалась деревня, жители которой так бедны, что не могут собрать даже пяти рублей, но зато здесь процветают высокие добродетели и главной из них почитается преданность барину и казенным интересам. Одна из героинь пьесы, крестьянка, учит своего сына исправно уплачивать подати: опоздать в уплате — «стыдно», — говорит она, — «подумают, что ты ленив, плохо работаешь, не промышляешь на казенную потребу». Между тем пьесы Ильина, по словам Аксакова, производили при своем появлении в Москве и Петербурге такое сильное впечатление, даже восторг, какого не было до тех пор, как мне сказывали театралы-старожилы. Я видел много раз эти пьесы на сцене, когда они были уже не новость, и могу засвидетельствовать, что публика и плакала навзрыд и хлопала до неистовства». Иностранец, видевший пьесу Ильина или Федорова, должен был таким образом воочию убедиться в отеческом отношении помещиков к крестьянам.

Однако, иностранный гость не так легко поддавался обману, Хотя очень многое и ускользало от его взора. Фигуры мерзнущих у подъездов кучеров, конечно, бросались в глаза. Но кто из путешественников мог заглянуть, например, в столичные девичьи, существовавшие во всех богатых домах?