Крещендо (СИ)

— И я тоже удивляюсь! — крикнул мне Май и рванул в холод. Обнимаю его, зажмуриваюсь, чтобы не видеть эти рискованные развороты и подсечки, думаю, взвешиваю, рассуждаю. А если я взвешиваю и рассуждаю, значит,.. соглашусь. Подумаешь, поцелуй! Мне даже понравилось в первый раз… да и во второй тоже… И все-таки он мерзкий ублюдок! И Лидочку я верну! Как-нибудь… Но не так, как он хочет.

* Стихотворение Е. Евтушенко «Песня Сольвейг»

Комментарий к 7.

========== 8. ==========

Понедельник пробежал стремительно. На репетицию «Маёвки» не пойду, так как у меня репетиторство у Зиновия Веньяминовича. Понимая, что подобный игнор чреват, в школе пошёл разыскивать Мая. Стал свидетелем позорной сцены. Биолог у нас - довольно молодая симпатичная женщина – Наталья Александровна. Она славится своей принципиальностью, исправить двояк у неё невозможно, зато получить его – запросто, а так как её биология мало кому нужна, большая часть учеников биологию просто отсиживала, согласная с «троечками». Хотя предмет интересный, и всякие штуки она показывала…

После шестого урока направляюсь в кабинет биологии, так как у 11 класса последний урок там был. Дверь приоткрыта, и в щель я вижу Наталью Александровну, которая разводит в ведёрке удобрения для цветов, а рядом Май. В классе еще несколько человек, поэтому разговор никак приватным назвать нельзя. Учительница с белым лицом, злобно прищурившись, смотрела на Мая и выговаривала:

— …как уголовник, как жлоб! Позоришь родителей! Весь класс от тебя страдает! Сорвал урок!

— Пиздеть не нужно! — цинично и звонко отвечает ей Май. Вот это да! Учителю так! Я примерз к месту, парализованный таким поведением ублюдка. - Если вы не справляетесь с классом, проработав в школе семь лет, это говорит о непрофессионализме! Могу посодействовать, чтобы вас взяли в ветлечебницу, котов кастрировать и больных псов усыплять! И если мне по хую ваша генетика, то вина только на учителе! Меня смогли увлечь только сиськи в столь грандиозном вырезе, а хромосомы пусть в жопу идут!

Все, кто это слышал, стояли в оцепенении. Наталья Александровна стала хватать воздух ртом, как будто задыхается, теперь у неё побелело не только лицо, но и глаза, она схватилась рукой за грудь, стягивая вырез на платье (вырез очень красивый, и разделительная впадинка бюста очень привлекательная). Стало невыразимо больно за неё, как можно такое говорить? Женщине! Да такой симпатичной, такой умной! Пауза, пропитанная шоком и ядом, длилась почти минуту! Наталья Александровна, в конце концов, выдохнула и жестко сказала:

— Деев, ты омерзительный хам! Мне осталось потерпеть тебя до конца года, но ты будешь терпеть себя всю жизнь! Я не уподоблюсь тебе, хотя матерных слов знаю немало! Тем более что такие подонки, как ты, способны еще и на диктофон записывать, провоцируя учителей на неосторожные высказывания! Убирайся!

На эти слова ублюдок хватает ведерко с удобрением и выплескивает коричневую жижу прямо на учительницу. Еще один шок! Наталья Александровна, изукрашенная вонючими, нитратными разводами, униженная при остальных старшеклассниках, гордо выпрямившись, нашла силы сказать:

— Ты, Деев, ответишь за свои слова и действия! То, что ты несовершеннолетний, не даёт тебе право оскорблять меня! Я сейчас же напишу докладную директору и заявление в полицию!

— А кто подтвердит ваши слова? Кто слышал, что я некрасивые слова говорил? Да и жижу эту вы случайно на себя опрокинули! — каким-то на редкость гнойным голосом заявляет Май и угрожающе оглядывается на одноклассников, те молчат. — Видите, свидетелей нет!

— Есть… — этот звук издал я со стороны приоткрытой двери. И я понял, что всего одно слово может стоить жизни. На меня обернулись все. И все с одним выражением лица, с испуганным удивлением.

— Али? — хрипло проговорил ублюдок. — Ты зачем тут?

— Я? Я хотел тебя предупредить, что не приду на репетицию сегодня, я не могу отменить репетитора… Прости! Ты можешь на меня даже остатки удобрений вылить! А завтра приду, ты приготовь еще пару песен о любви и благородстве, а я подыграю… — я не знаю, откуда у меня слова такие взялись? Откуда такая смелость образовалась? Хотя нет, это не смелость. Наверное, обида. В какой-то момент я стал изменять мнение о Дееве. Я же не слепой, и не дурак. Он плакал, слушая Грига вчера, ты хоть заотворачивайся. А если человек чувствует великую музыку, он не может быть таким подонком! Разочарование и обида – вот что двигало мной. Я развернулся и побежал прочь, чтобы самому не зареветь. Бежал на первый этаж, чтобы в гардероб и на воздух, бежал, лишь бы бежать, как люди, узнавшие страшные вести, бегут, не соображая. Бежал, пока не уткнулся лицом в тело.

— Мышь! Что же ты бегаешь всё время! — ублюдок трясет меня за плечи. — Мышь, я такой… Ты же знал!

— Знал, — отвечаю я.

— Чёрт! Хочешь, я извинюсь перед этой психичкой?

— «Психичка» здесь ты! Мне ничего не надо. Ты отпускаешь меня сегодня?

— Хорошо, но завтра будь в студии!

Я выворачиваюсь из его рук и иду в гардероб, не поворачиваясь.