— Что тебе сегодня сыграть? — уже привычно спрашиваю я Мая.
— Давай что-нибудь энергичнее, агрессивнее что ли?
— Могу токкату и фугу ре-минор Баха, только фугу не всю… Я в программе это не играл, на фуге штрихи отрабатывал…
— На скрипке штрихов больше, чем на гитаре?
— Не знаю… Я же гитарой не занимался… Итак, Бах И Эс! Авторство оспаривается.
Я вскидываю смычок. И сразу форте две параллельные октавы. Мощь! Делаю мягкий обрыв! И в мино-о-о-р… Скрипка забеспокоилась, занервничала, смычок залетал спикатто, и в ми-и-и-инор… Очень красивая токката, жаль, что маленькая! До фуги с ля минор я знаю отлично. А потом все сложно. Полифонию нужно зубрить долго, да и аппликатура очень сложная, быстрая, интервалы коротки. Поэтому играю медленнее, чем нужно. Пару раз ушёл от основной темы, интермедию сыграл всю, а вот среднюю часть безбожно укоротил (просто не знаю!), вернулся в ре-минор и повторил токкату. На скрипке все равно звучит более ярко, чем на органе, там какофония, а здесь мелодия. Красиво, несмотря на мой непрофессионализм! Минор, а звучит патетически торжественно и даже жизнеутверждающе.
Май в этот раз не скрывался за волосами и не отворачивался к окну. Но рот открыт и брови подняты. А еще рука в неестественном положении, застыла, поднятая, и удерживает пальцем мочку уха. После паузы Май шумно выдохнул. Не дышал, что ли?
— Хватит на сегодня репетиций!
— Я играл всего пятнадцать минут! — возмущаюсь я.
— Да, сегодня так!
— Блин, – я расстроено и бережно кладу Лидочку на стол. — Ладно, тогда я поеду домой, вызови мне такси, а то с тобой страшно ехать!
— Стоять! — выкрикивает Май. — Во-первых, никакого такси, я тебя увезу, ничего с тобой не случится! Во-вторых, расплачивайся!
— Ты так ужасно водишь, что я… Расплачиваться? — я сник и повесил голову, надежда удрать была глупой.
— Иди сюда! — приказывает он.
— К тебе?
— Не выёживайся только, ближе… ближе-е-е!
Когда я совсем близко к нему, он вдруг толкает меня, и я лечу спиной на пухлый чёрный матрац.
— Мне так больше нравится! – заявляет он и присаживается рядом, перекрывает мою грудь собой, прижимает и целует. Нет! Нет! Это мне не нравится! Его губы слишком командуют! Он гад! Язык слишком мокрый! Мне не нравится! Мне не нравится, когда так нежно! Мне не нравится, когда так нагло! Мне не нравится, когда так хорошо! Я просто потерплю. Дурацкие майские руки, куда вы лезете! Где вы шарите! М-м-м… мне не нравится! Боже! Урод! Мне… не нравится. Нет! Сопротивляйся! Надо рот закрыть. Надо стиснуть зубы! Ну и язык! Наглый, не трогай мой язычок! Зубами за мою губу? Она не вытянется? Мне не нравится… м-м-м… вот, гад! Это такой один поцелуй? От рта до уха? Наглец. Это уже пять, шесть, семь, восемь… ммм. А это тоже поцелуй? Волшебно! Блин, заныло всё, запорхало примитивной мелодией фуги в сплошную полифонию в низу живота. И пальцы его пиццикато выделывают под рубашкой… Делаю усилие, пробиваюсь сквозь туман и вялость:
— Всё! Хватит! Я заплатил! Остановись!
— Упрямая мышатина! — шепчет мне в губы. — Тебе же понравилось? Давай повторим!
— Нет! Не понравилось.
— Хи-хи-хи… Что же ты отвечал тогда?
— Я отвечал? Слазь с меня! Я вообще безответный.
— А у тебя сейчас глаза косят. Ты косой мышонок!
— А ты еще ближе пододвинь лицо, так вообще бедные мои глазки вывихнутся! Или ты их носярой своим выткнешь! Эй… Всё! Я же считаю! Это уже четырнадцать.
— Чего четырнадцать?
— Поцелуев! А требовался один!
— Наоборот, недостача! Пятнадцать минут репетиции, значит… — и опять присасывается к губам. Мне нравится! Черт! Придурок!
— Теперь всё? — спрашиваю я независимым тоном, что в моём положении под ним, конечно, смешно.
— От тебя пахнет кашкой на молочке!
— А от тебя куревом. Быстро слез!
— С ума сойти, он еще и распоряжается! — удивляется Май и, наконец, слазит. — Я честный и благородный. В последнее время… Поехали!
И мы поехали. Уже перед домом, когда я снял шлем, Май повелел:
— Мышь! Я тут глупость однажды тебе сказал… Не вздумай самостоятельными изысканиями заниматься! Сравнивать меня с кем-то! Просто поверь, что я целуюсь лучше других! Если узнаю, что с кем-нибудь лизался, даже с целью повышения квалификации, убью! Причём не Лидочку, а именно тебя!
— А ты не узнаешь! Я без свидетелей попробую…
— С плюшевым мишкой? Только он не выдаст твои мышачьи тайны. С ним разрешаю. Целуйся! И ещё… до концерта уже шестнадцать дней осталось.
И мне расхотелось шутить дальше. Потопал домой. Буду губы отмачивать в холодной воде, а то как губошлепка после того, как расплатился!
Комментарий к 8.
========== 9. ==========
На большой перемене в столовой (черт, опять рис с рыбной котлетой!) сзади появляется Май со своей порцией и громко говорит Пашке Криницину, который со мной рядом сидит:
— А ну-ка сгинь куда-нибудь!
Пашка вжал голову в позвоночник и испарился. Май занимает табуретку рядом:
— Опять рис не жрёшь?
— Не жру! Чего тебе?
— У тебя ведь сегодня нет репетиторства?
— Ну, нет.
— Сразу после шестого жду тебя на выходе.
— У нас есть седьмой урок — информатика.
— Не свисти! Это дополнительная, уйдешь. У нас сегодня магазинный день!
— Что, за кефиром пойдем?