Евангелие и Церковь провождают ныне нас, христиане, по всему последнему поприщу Великого Страдальца Гефсиманского и Голгофского. Где станем мы, чтобы рассмотреть хотя бы некую часть таин и чудес, которые целую вечность наполнят удивлением и славою? Если еще непроницаемы для нас глубокие тайны Гефсимании, куда допускаются немногие только избранные таинники, уже знающие тайну Фавора, Петр, Иаков и Иоанн, но и их бодрый дух побеждается немощной плотью, и воздвигаемые к молитвенному созерцанию очи тяготеют невольным сном; если еще неприступны для нас высокие чудеса Голгофы, где также возлюбленный только ученик и Божественная Матерь, с немногими подражательницами её примера, могут стоять непоколебимо на колеблющейся земле, и причащаться в одно время любви и страдания, жизни и смерти страждущего и умирающего Жизнодавца, и где Иисус, простертый между небом, землею и адом, доступен только для тех, которых не привлекает земля, не страшит ад и не отражает небо: – станем в средине между этими великими пределами, там, где страждущий Иисус является и указывается всем желающим видеть Его: вышел Иисус в терновом венце и в багрянице. И сказал Пилат народу: се, Человек! Воззрим со вниманием на то, что в этом непостижимом Страдальце может рассматривать каждый, кто не смежит упрямо своих очей, – на человека страждущего в Богочеловеке: се, Человек! Воззрим для того, что этот Человек должен быть явлен и в каждом из нас: в вас должны быть те же чувствования, какие и во Христе Иисусе (Флп. 2, 5). Воззрим на Него с верою, да не будем принуждены воззреть на Него с отчаянием: ибо се, грядет с облаками, и узрит Его всякое око и те, которые пронзили Его; и возрыдают пред Ним все племена земные (Откр. 1, 7).
Но, прежде нежели последуем далее за этим знаменательным указанием на человека в Иисусе, остановим несколько внимание наше на том, кто и как находит и дает это указание.
Лицо Иисуса высокое и святое не только по Божеству, но и по человечеству, закрыто было мрачнейшими клеветами, когда Он предстал Пилату. Клеветники хотели указать Пилату в Иисусе возмутителя общественного покоя, противника власти, похитителя имени Сына Божия, – того, кого ни небо, ни земля не могли бы терпеть между человеками. Но и Пилат не в таком был расположении, которое благоприятствовало бы открытию чистой истины. По-видимому он ищет её; ибо вопрошает о ней: что есть истина (Ин. 18, 38)? Но или нетерпеливость, или легкомыслие представляют ему вопрос об истине праздным в суде над Истиною, и не позволяют дождаться на него ответа. Скоро молчание вопрошаемого раздражит гордость судьи: мне ли не отвечаешь (Ин. 19, 10)? А угроза доносителей: если отпустишь Его, ты не друг кесарю (Ин. 19, 12), отнимет мужество у защитника невинности. Сам Иисус, провидя это расположение и не желая расточать сокровищ истины, не удовлетворяет изысканиям Пилата, то пребывая пред ним в молчании, то произнося некие слова на том языке тайн, которого внешние и слыша не слышат. Однако истинное и существенное во Иисусе с такою силою сияло сквозь все различные покровы, особенно во время Его страдания, что и полуомраченное страстями око еще способно было собрать некоторые лучи света: и судья, не имеющий в Его пользу ни одного свидетеля, не удовлетворяемый ответами Его Самого, преклоняемый своими страстями на сторону Его врагов, при всем том ощущает присутствие истины, и, объятый её силою, спешит из дома к народу провозгласить невинность Иисуса. О, несчастная изменчивость! Пилат оставляет Иисуса, дабы открыть открывшуюся истину другим, и теряет ее даже и для себя; заражается и сам духом злобы и ожесточения, воцарившимся в народе, и возвращается мучить Того, Которого только теперь объявил ни в чем невиновным: тогда Пилат взял Иисуса и велел бить Его (Ин. 19, 1). Но, конечно, умножавшиеся страдания более и более открывали в сем Страдальце чистое и святое; конечно, каждая рана, Ему налагаемая, была новым отверстием света, в Нем скрывавшегося: ибо вскоре мучитель Его снова делается Его защитником; и дабы заградить уста клеветникам, вразумить обманутых клеветниками, переменить мнение почти целого народа, не ищет средств убеждения нигде, кроме самого лица Иисуса. Вновь провозглашает Его невинность, и, когда ожидают доказательства этой невинности, судья только указывает на обвиняемого: се, Человек! Вот тот, которого ваши лжесвидетели представляют недостойным жить между людьми! Вернейшее о Нем свидетельство находится в Нем самом. Смотрите и судите! Смотрите, в каком Он состоянии, как взирает Он на врагов своих, как приемлет Свои страдания. Се, Человек!