Тредуп мчится в редакцию. Почти двенадцать часов, но материал должен попасть в номер сегодня же. Такое упускать нельзя.
Текст он успел написать во время заседания, остались заголовки. Они напрашиваются сами собой.
Первый, через всю полосу: «Сенсационный поворот на процессе крестьян».
Второй: «Бургомистр Гарайс отказывается давать показания».
Ворвавшись в помещение экспедиции, Тредуп кричит Венку:
— Идем в наборный. Ну и дела! Двести экземпляров в розничную. Быстрее бы набрать.
Он коротко рассказывает о событиях.
Метранпаж, поворчав, все же отдает рукопись наборщику.
Венк весьма удивлен: — Не пойму, чего ты так радуешься, Тредуп! Ведь, кажется, ты в ладах с Гарайсом?
— При чем тут лады? Я написал так, как оно было. Чего ему сердиться, если я пишу то, что на самом деле?
— Смотри, не промахнись. Нам-то во всяком случае подходит. С такими заголовками номер расхватают.
— Венк, мне надо опять в суд. Сделай милость, вычитай гранки, чтобы не было ляпов.
— Пожалуйста. Если только все это не ляп.
— Что ты! Сегодня мы переплюнем «Нахрихтен». Уж вечером я потолкую с Гебхардтом.
Покидая зал суда, асессор Майер намеревался поговорить по телефону со своим шефом, губернатором Тембориусом. Но вот откуда звонить? Ведь дело государственное, сугубой важности. А уж шефа своего он хорошо знает, придется во всех подробностях докладывать, как Гарайс обнаружил разногласия с ними, как подлаживался к крестьянам.
Разве можно вести такой разговор по телефону? Всюду подслушивают. Нет, асессор Майер решает ехать в Штольпе. Но прежде надо поговорить с председателем, получить его согласие, удостовериться, что сегодня можно больше не возвращаться на заседание суда, что никто из важных свидетелей выступать не будет.
С председателем все улажено, он не видит каких-либо затруднений.
— Значит, продолжим допрос бургомистра завтра или послезавтра. Нет, на сегодня остались второстепенные свидетели, всякая мелочь. Так что можете спокойно уезжать, господин асессор.
Но асессору Майеру не до спокойствия. Сидя в купе второго класса, он мучительно размышляет, как объяснить шефу, отчего Гарайс все сваливал на Штольпе, а когда дошло до того секретного приказа, вдруг замолчал.
«Он же по-настоящему растерялся, — думает асессор. — Может, приказ этот и в самом деле оказался с перчиком? Тембориус состряпал его вместе с полковником Зенкпилем. Но тогда тем более он должен был устроить Гарайса. Нет, ничего не понимаю…»
Гарайс и асессор Штайн торопливо шагают к ратуше.
— Далеко еще не все потеряно, — решительно заявляет бургомистр. — Почему же тогда приказ секретный? Ну, Тембориус уж знает почему. Он ни за что не разрешит мне давать показания.
— Не знаю, право, — откликается асессор.
— В первую секунду я действительно подумал: вот ты и попался. Председатель оказался порядочный малый. Насчет допустимости огласки — это было единственным спасением.
— Спасением? — сомневается Штайн. — А вам не кажется, господин бургомистр, что вся эта история с секретным приказом довольно таинственна?
— Полагаете, подстроено? Я тоже так думаю. Исчезает приказ, ни одна душа не знает, однако в нужную минуту выясняется, что Штрайтер все-таки знает. Кстати, блестящий адвокат, туго придется прокуратуре.
— Мне он не показался столь уж блестящим. Из таких пистолетов каждый может стрелять.
— Но не у каждого есть такие пистолеты. Теперь все зависит от того, не пописает ли ангелок, то бишь Тембориус, на пороховую полку.
— Не понимаю.
— Вы не знаете этой истории, Штайнхен? В какой-то церкви висит занятная картина: «Жертвоприношение Авраама». Средневековье. Лежит Исаак, связанный, на куче дров. Авраам стоит перед ним со здоровенным кавалерийским пистолетом и вот-вот спустит курок. Но вверху, на облаке, стоит ангелочек и писает на пороховую полку пистолета. А внизу вьется лента с изречением:
«О, Авраам, Авраам, напрасно целишься, стрелок, ангел пописал, и порох подмок».
И бургомистр вполголоса напевает: «О, Штрайтер, Штрайтер, напрасно целишься, стрелок, Тембориус пописал, и порох твой подмок».
— Мне бы ваш оптимизм, — с завистью говорит асессор.
Их встречает секретарь Пикбуш: — Господин бургомистр, только что звонили из суда: вам сегодня больше не надо приходить на допрос. Дело со Штольпе еще не решено. Вас известят.
— Ну, что я говорил? — торжествует бургомистр. — Тембориус пустил струйку. И хорошо, если он даст денек или два этой истории порасти быльем. Тогда сегодняшняя сцена считай что забыта. — Он уставился взглядом перед собой. — Итак, используем это время! Пикбуш, на поиски! Начнем сейчас же, втроем!
— Что искать?
— Секретный приказ…
Пикбуш смотрит на потолок: — Но где же его еще искать, господин бургомистр?
— Везде и повсюду. Чтобы завтра он был на моем столе.
Венк доволен: огромные заголовки сделали свое дело. Продано двести десять экземпляров «Хроники».
Такого еще не бывало. Продавец из киоска на вокзале четыре раза посылал за новыми экземплярами.
— Макс, — говорит Венк, — завтра с утра, до заседания, ты, пожалуй, успеешь сбегать за объявлениями, уж парочку-другую наверняка дадут.