Крестьяне, бонзы и бомбы

— Ваша ответственность, господин старший лейтенант… — строго начинает обвинитель.

Врэдэ решительно прерывает: — Никаких сомнений!

Председатель с облегчением вздыхает: — Религиозная формула или…

— Религиозную, пожалуйста.

Врэдэ приводят к присяге.

— Итак, господин старший лейтенант, расскажите, пожалуйста, что вам известно о том секретном приказе?

— Секретный приказ — выражение военное. Означает, что приказ предназначен только для внутреннего пользования в полиции. Дословно текста я, конечно, не помню. Но смысл такой: две сотни шупо поступают в распоряжение господина Гарайса; затем указывалось, откуда и каким путем можно было затребовать дополнительные резервы; говорилось также, что использование шупо должно быть в известной степени ограничено.

— Вот это интересует нас больше всего.

— Значит, говорилось примерно так: шупо разрешается ввести в действие лишь в том случае, если сил муниципальной полиции не хватит. И обязательно поставить заранее в известность командование, если начнутся серьезные стычки и, прежде всего, если встанет вопрос о применении огнестрельного оружия.

— А далее?

— Далее? Ничего. Да, больше ничего не было.

Поднимается защитник: — Позвольте вопрос к свидетелю… Господин старший лейтенант, вы не помните, было ли в приказе выражено пожелание, — буквально или по смыслу, — чтобы шупо действовала особенно жестко против крестьян?

Врэдэ — воплощенное презрение: — Где там! Ни сном, ни духом!

— Прошу свидетеля выражаться точнее.

— Нет, об этом ничего не было сказано.

— Вы точно помните?

— Ошибка исключается.

— Кто, по вашему мнению, мог составить этот приказ?

— Точно не берусь сказать. Но предполагаю, что полковник Зенкпиль.

— В Штольпе?

— Разумеется, в Штольпе.

— Надеюсь, свидетель извинит меня, что я не знал этого, — говорит адвокат. — Во всяком случае, защита оставляет за собой право вызвать полковника Зенкпиля.

— А теперь, — заключает председатель с приветливой решительностью, — давайте-ка оставим в покое этот секретный приказ… Благодарю вас, господин старший лейтенант.

7

Уже темно, начало девятого, когда Гарайс подходит к своему кабинету, — второй раз за этот день.

Конечно, он помнил о том, что должен находиться «в пределах досягаемости», но решил разок наплевать на суд. День, проведенный за городом, под дождем и на ветру, вновь разжег в нем воинственный пыл, к нему вернулось равновесие. «Не повезло, ну и что… после горя будет радость».

Когда Гарайс после полудня зашел в деревенский трактир (в Дюльмене) и заказал что-нибудь поесть, когда увидел, как на него таращится хозяин трактира и услышал дурацкие отговорки, что, мол, ничего нет, — ни яиц, ни ветчины, ни картошки, — он взревел как бык, грохнул кулаком по столу, загнал хозяина в угол, а его старуху в кухню.

Бургомистру подали крестьянский завтрак сказочного объема.

Денег с него не взяли. Там стояла копилка для пожертвований в пользу общества по спасению потерпевших кораблекрушение, и Гарайс бросил в щель свою лепту, оценив завтрак плюс пиво в две марки. У хозяина был при этом такой вид, словно он никогда не простит этого завтрака жертвам кораблекрушения.

Выйдя из трактира, Гарайс заметил, что сделал себе хорошую рекламу: для дождливого октябрьского дня улица была на удивление многолюдной. Он стал высматривать кого-либо из знакомых крестьян, но в Дюльмене на таковых ему не повезло. Он шел мимо сельчан, пристально вглядываясь в них; там, где группа была побольше, он громко прокашливался и внятным голосом произносил: «День добрый».

В третьей, а может, в четвертой деревне Гарайс наконец встретил знакомую личность. Имя крестьянина он позабыл, но хорошо помнил случай, который познакомил их.

На выставке в Альтхольме была премирована хрюшка с выводком поросят; премию — тонну мергеля — учредила одна фабрика. В дальнейшем, однако, фабрика всячески задерживала поставку, и Гарайс подал жалобу. Было назначено слушание дела, кажется, Штайн ходил в суд, во всяком случае, бургомистр уже не помнил, чем все кончилось.

И вот он направляется к этому крестьянину, стоящему с тремя односельчанами.

— Ну как, папаша, мергель завезли?

— На прошлой неделе, — отвечает крестьянин. — Это ж срам, сколько времени волынку тянули.

— Вот так поступают с нами фабриканты, — говорит бургомистр. — Но мы оказались умнее, перехитрили их.

— Вы-то уж, понятно, умнее. Это мы, крестьяне, кажный раз в дураках остаемся.

— Почему? Разве мергель не годится?

— Мергель-то годный, зато вы, альтхольмцы…

— Мил человек, газеты вы читаете?

— Когда время есть…

— Теперь самое время. Значит, вы читаете «Бауэрншафт». Сейчас пишут о процессе. Ну и что вы об этом думаете?

— Чего тут думать, господин бургомистр, все валют на нас, и выходит, опять наших посадют. А вот ваш Фрерксен, который затеял всю катавасию, он выскочит.

— Кристан, или как тебя зовут…

— Брун, — отвечает крестьянин.

— Слушай, Брун, а у тебя никогда не бывало катавасии? Скажем, вспахал по сырой земле или скосил прежде времени?

— Случалось, бургомистр.

— И выходило тебе это боком. Вся земля в комьях, или рожь проросла. А?

— Частенько случалось, бургомистр.