Крестьяне, бонзы и бомбы

Они злятся все больше и больше. В деревне уже черно от народа, машин понаехало, фотографы снимают тут и там. А Раймерс уселся в кресло и ни с места. Они предлагают, чтобы кассу он передал им. Он отказывается. Говорит, что и так много денег пропало. Мол, разве они не слыхали о растратах в рейхсвере и полиции, о спекуляции боеприпасами и прочей пакости?

— Ну и?..

— Понимаете, такое надо себе представить. Я, например, представляю. Хотя сам там не был, но ясно вижу всю картину: шупо у дверей и вдоль стены, в руках резиновые дубинки, кобуры расстегнуты. Тут же сыщики, господин полковник Зенкпиль, и все кипят от злобы. Будь он один, клянусь вам, они бы ему все кости переломали. Но на улице сотни крестьян…

— Десятков пять.

— Сотни, несколько сот! И ни одной женщины, только мужики. Женщин из дому не выпустили. Все стоят молча, ни звука. И десятка три полицейских, оцепивших двор. А в их кольце, за стеной, один-единственный человек вот уже битый час дурачит их, и они бессильны против него.

— Фантазируете вы неплохо. Но полицию и криминалистов этим не удивишь, там и не такое видали.

— Да они кипели от ярости. Полковник аж почернел:

«Следуйте за нами!»

«Позовите моего заместителя, чтобы я мог передать кассу!»

«Вам что сказано? Если сейчас же не встанете, мы уведем вас силой».

Двое подошли к нему с боков, один встал за спиной.

— И он пошел?

— Пошел… с козыря, что называется: говорит, что готов следовать за ними, но сперва хотел бы взглянуть на приказ об аресте. Вот тут-то они и сели в лужу: сыщики понадеялись на полковника, полковник на сыщиков, а ордера — ни у кого.

И началась у них свара. Полицейские — парни все молодые, аж побелели от злости, а Раймерс, развалившись в кресле, хохочет навзрыд, дрыгает ногами, хлопает в ладоши и кричит: «Так его, так!», стравливая их, словно петухов.

— Ну и как? Забрали?

— Они утихомирились, когда полковник сказал, что дело не в бумажке, приказ об аресте имеет законную силу, и он должен следовать за ними.

Раймерс отвечает: ему-де тоже известно, что́ на земле германской законно, и он имеет право требовать предъявления ордера. А раз уж господа военные оплошали, то пусть действуют, как заведено на гражданке, и вертаются назад. Что поделаешь: дурная голова ногам покоя не дает.

Тут уж полковник разбушевался: «Встать! Следуйте за нами!»

«Без ордера на арест не пойду».

Приказ повторили дважды, трижды, но Раймерс не встал. Тогда они схватили его и подняли на ноги.

А он как заорет! Уж на что я вдалеке стоял, и то меня передернуло от его крика… Как заорет: «Беззаконие творят на земле германской! Беззаконие!» Его мигом скрутили, надели наручники и за цепь повели к машине.

Раймерс, не сопротивляясь, шел вслед за ними сквозь толпу крестьян. Никто из них не произнес ни слова, но все срывали шапки перед ним. И вот его увезли.

— Ну, а вы? Что было потом?

— Я? Приехал сюда, обо всем рассказал вам и, кажется, не заслужил за это благодарности.

— Благодарности? Не ради ее же вы пришли. Пришли потому, что вам что-то надо… Ну, это неважно. Один только вопрос: не предусмотрительнее было бы с вашей стороны поехать вслед за полицией? Ведь они могли в каком-нибудь укромном уголке, тет-а-тет, намять Раймерсу бока. И вы прозевали это.

Хеннинг побледнел, лицо его сморщилось. Он навалился грудью на стол и проскрипел сквозь зубы: — Будь я проклят! Будь прокляты и те, кто породил такого болвана, как я! Да гореть мне на медленном огне за то, что я не подумал об этом!

— Эх, молодость, молодость, — вздохнул Штуфф, и он вдруг показался Хеннингу старым и мудрым. — Надеетесь все одолеть лихим наскоком? Нет, в таком деле тоже надо потрудиться и хорошенько подумать… лихость — это мыльные пузыри. Все, что вы сегодня сделали, — чепуха. Ваш Раймерс, конечно, неплох. Ненавидеть их, как он, всем нутром, держать себя в узде целый час и довести их до бешенства, сохраняя хладнокровие, да, тут нужен характер. Дай бог, чтобы сегодня ночью, в камере, его не мучил стыд за то, что он не начистил рожи этим обормотам. Нет, Раймерс молодец, а вот вы сплоховали.

— Хорошо, что я хоть позвонил губернатору. Иначе Раймерс не успел бы подготовиться.

— А какая подготовка требуется такому человеку? Его ненависть всегда при нем… И не к чему было ехать ко мне. Что я могу поделать с этим материалом? Такие крестьянские истории не для горожан.

— Я думал, — тихо сказал Хеннинг, — что вы сегодня вечером поедете со мной в Штольпе. В редакции «Бауэрншафт» будет о чем поговорить.

— Какое мне дело до бульварных писак из «Бауэрншафт»? Альтхольм — индустриальный город! Дайте мне материал против красных, — пойдет!

— Но ведь это как раз материал против красных!