Крестьяне, бонзы и бомбы

«Надеюсь, чаша событий не переполнилась», — подумал он, отпирая дверь в «Хронику», и еще раз оглядывает Буршта. Улица почти безлюдна, свежим ранним утром она выглядит такой жалкой. Вывески на магазинах старые и обветшалые. «Будто все мы забыли умереть», — подумал Штуфф.

Гауптвахмистр полиции Маак идет от вокзала, наверное, с ночного дежурства. Штуфф машет ему рукой. Вдруг подкинет парочку новостей из воскресной ночи, на полколонки жирным шрифтом.

Но у Маака ничего нет. Все было тихо. Может, что в ратуше?

— Туда я пойду к десяти. Черт, как башка трещит! Что же будет сегодня с крестьянами, а?

— Ничего, — отвечает Маак. — Может, демонстрация и не состоится. Раймерса еще в пятницу вечером отправили в Штольпе.

— Это верно? Откуда ты знаешь? Кто отправил? Ваш боров?

— Точно, Катценштайн сам увез его в машине. А бургомистр в пятницу вечером был в тюрьме, знаю точно.

— Неплохо начинается неделька. Только подумаешь: наконец-то в Альтхольме хоть какое-то оживление по нынешним скромным временам, — как бургомистры разгоняют клиентуру. Что ж, для местной информации хватит.

— Но я тебе ее не давал.

— Не волнуйся. Я ж понимаю. Привет.

Маак бредет дальше по улице. Регулировщики еще не заступили на посты; кроме нескольких молочных фургонов, пока никакого движения. Он здорово устал и мечтает прежде всего добраться до постели, во-вторых, перед тем как лечь, выпить кофе со свежими булочками и медом, а в-третьих, успеть повидать детишек до того, как они уйдут в школу…

Войдя в редакцию, Штуфф испуганно вздрагивает: в их комнате сидит седоголовый румяный карлик, его шеф.

— Доброе утро, господин Шаббельт.

— К черту. Что с Тредупом?

— Посадили. Он якобы подложил бомбу губернатору.

— Бред. А что с крестьянами?

— Не состоится. В пятницу их главаря тайком отправили в Штольпе.

— Слушай-ка, магистрат отказывается давать нам объявления. Пишут, что это больше не выгодно, им надо экономить.

— Кто подписал?

— Гарайс.

— Окончательно?

— Возможно, еще удастся уладить. Сходи-ка сегодня к бургомистру и скажи ему, что мы будем паиньками. Может, смилостивится и снова будет давать нам объявления.

— А Венк не может сходить?

— Не может. Это не мужчина, это пьяный пиджак на вешалке.

— Откровенно говоря, мне бы не хотелось, господин Шаббельт.

— Мне тоже не очень хочется продавать балаган, а приходится.

— Какой балаган?

— Ну вот этот! — Гном со злостью стукнул по столу. — Весь — целиком — с пинками и щипками, типографией и редакцией, оптом!

— Господин Шаббельт!

— Знаю, знаю. Есть векселя, а эти шакалы потребовали погашения ипотек, целый заговор.

— Кто покупатель?

— Майер из Берлина или Шульце из Штеттина или Мюллер из Пфорцгейма, — один черт.

— Подставной?

— Разумеется, подставной, — для мелкого интригана из «Нахрихтен», для Гебхардта, с его большой мошной.

— Господин Шаббельт!

— Сожалею, Штуфф. Да, когда тебя проглатывает конкурент, это печально. Смотри, может, тебе стоит в последний час немножко поползать перед ними, чтобы они тебя взяли? Поэтому я и предупредил тебя. Привет.

— Ну и неделя… — вздохнул Штуфф и оцепенело уставился перед собой.

Гауптвахмистра Маака в полицейском участке тоже ждал сюрприз.

— Домой сейчас не пойдете, — сказал полицмейстер Калленэ, приняв его рапорт. — Объявлена полная боевая готовность. Поспите часика два здесь. В девять инструктаж.

В комнате отдыха много угрюмых физиономий.

— Ну и свинство! Из-за чего это?

— Из-за чего? Коммунисты что-то затевают на бирже труда.

— Брось болтать! Это из-за крестьян.

— Крестьяне сегодня отменяются. Гарайс самолично отправил Раймерса в Штольпе.

— И какой это умник придумал?

— А я собирался сегодня раннюю картошку копать.

— А меня жена к завтраку ждет.

— Да кто кроме этой сволочи Фрерксена придумает? Только и знает, как каверзы устраивать.

— К собственным родителям и носа не кажет, вот каким важным стал писаришка. Отец-то тряпье-старье собирал.

— Врешь. Пуговицами и подтяжками торговал по деревням.

— Замолчите, пожалуйста, дайте соснуть.

— Надрыхнешься у своей старухи.

— Да тише вы!

— Заткнись!

— Сам заткнись!

— Тихо!!!

2

Старший инспектор полиции Фрерксен встает с постели. Начало восьмого. Жена уже приготовила ему воду для бритья. Воскресный штатский костюм убран, на стуле висит форменная одежда.

Настроение у него мрачное. С раздражением он посмотрел на сиявшее за окном солнце. Когда за стеной зашумели дети, он выругался и швырнул ботинком в дверь. После этого начал медленно одеваться.

Вошла жена.

— Зачем дала форму? Я пойду в штатском.

— Но ты же…

— К черту, хочу в штатском!

Она убирает форму и приносит штатское.

Приступая к бритью, Фрерксен проворчал: — Сказаться больным, что ли?

— Больным? Ты заболел?

— С чего ты взяла? Еще не хватало! Это я рапорт о болезни думаю подать.

— Что у тебя сегодня? Почему ты сердишься?

Швырнув бритвенный прибор, он крикнул: — Не спрашивай меня! Отстань! Отправляйся в свою кухню!

Фрау Фрерксен молча уходит.

На деревьях расшумелись птицы, и тут еще как назло по улице протарахтел мотоцикл.

— Жаль, не видно номера. Я бы ему всыпал… Эх, скорее бы в отпуск!