Крестики-Нолики

В принципе, на него было не за что злиться. Я могла, наверное, при желании стать воспитателем в детском саду или заниматься какой-нибудь подобной шнягой, и в своей жизни мне надо было винить только себя.

– Что с рукой? – всё-таки спросил Ник.

– Два часа в обществе зелёной стены, решётки и двух ретивых деятелей, которые знают классную шутку с карандашом.

– Слушай, я не специально посоветовал тебе отправиться на чёртовы похороны, – виновато сказал Ник.

– Конечно, не специально, – подтвердила я. – Ведь ты не говорил что-то там про меня, так? Ты ги-по-те-ти-чес-ки говорил про того, кто провернул то дело.

Ник на секунду замер, вникая в то, что я сказала, а потом усмехнулся.

– Ну да, – согласился он.

– Вода, – жалобно сказала я в рифму, показывая глазами на ведро.

Ведро слегка нагрелось. Ник аккуратно снял его с моей руки и через секунду уже загрохотал в ванной.

Ни ему, ни мне не надо было намекать дважды…

А мой подвал единственный раз в жизни казался мне тогда самым чумовым местом на свете – потому, что он был холодным, как погреб…

– Оттуда, – мрачно повторила я и резко опустила руку вниз. Что-то часто я стала думать про то, что было не разбери поймёшь, когда. Зато у меня имелась очередная байка для следующего письма. Чёрт подери, если так пойдёт дальше, мои каракули можно будет собрать в стопку и напечатать книжку – если кто-то, конечно, станет читать такую муть.

Я вспомнила о докторше – и тут же, разом протрезвев, кожей, печёнкой и задницей прочувствовала, как далеко мы от Старого города. Эту тряскую дорогу я ощущала так, словно всю её пропёрла пешком, не иначе.

Небо на востоке начинало светлеть, и я поняла, что стоит быстрее шевелить батонами, если мы хотим и дальше пребывать в добром здравии.

– Светает, – я ткнула пальцем в сторону окна.

– Вижу, – сказала Джонсон.

– Если мы пошевелимся, то успеем до подъёма, – сказала я. – Может быть.

– А, может быть, и нет, – предположила она.

Я посмотрела на ходики. Они стояли. Можно было хорошенько подумать и прикинуть, что сейчас часов пять или даже меньше.

– Сведём вероятность краха к минимуму, – подытожила я, с мрачной решимостью предвкушая время, которое мы с пользой проведём в нарядах, до блеска отдраивая сортиры от присохшего дерьма.

– А с этим что? – спросила она, пропуская монтировку через сжатый кулак.

Толстяк лежал на полу и теперь точно сдулся окончательно. Я наклонилась и пощупала пульс – под жирным ухом, похожим на вареник, только что без сметаны, билась жилка. Он был жив, но либо потерял сознание, либо додумался включить дурака.

– Ничего, – мрачно сказала я.

– Как ничего? – оскорбилась Джонсон.

– Ты помнишь хоть что-нибудь, что он болтал? – спросила я.

– Ну, как тебе сказать, – она поскребла монтировкой затылок. – Я, конечно, не утверждаю, что он орал "да, я стукач, убейте меня". Но я слышала слово "проболтался".

– Вроде бы так, – припомнила я и почувствовала, что снова начинаю прямо-таки распухать от злости.

– Ковальчик, а ты не думаешь, что если бы мы спросили, он бы признался в чём угодно? – предположила Джонсон. – Даже и без этой твоей демонстрации искусства пытки?

– Например? – я слегка тормознула.

– Например, в том, что это он ходит и подглядывает в окна женской бани, или ест собак, или торгует противотанковыми ракетными комплексами, – кисло пошутила Джонсон. – Особенно после трёх твоих фортелей подряд.

– Считаешь, я погорячилась? – хмуро спросила я.

– Какая теперь разница? – удивилась она.

– Никакой, – сказала я. – После этих его "девочек" меня надо было не подпускать к нему даже на метр.

– Мы можем шлёпнуть его сами, или перестраховаться и отбуксировать в часть, – предложила она.

– Чёрт подери! – прокомментировала я.

– С-с-сволочь, – с угрозой сказала Джонсон и ещё разок приложила толстяка под рёбра. Он валился мордой в пол, как куль с мукой, и, похоже, правда был без сознания.

Времени на размышления оставалось не так-то много. Чёрт, я хотела его кончить. Я больше всего на свете хотела кончить ту скотину, которая подвела нас под монастырь. А ещё я не хотела огрести по самые помидоры за труп представителя местной администрации, потому что, хоть убей, я ничем не могла доказать, что именно он являлся пресловутой скотиной – даже себе. У нас в активе были мои сомнительные логические построения, резиновый крендель с отбитыми граблями, и быстро проясняющаяся голова. Которая к тому же начинала побаливать. Но не было даже самого завалящего диктофона или кинокамеры.

Да и какой, к чертям, диктофон?! Если мы подорвались в ночь, не вооружившись даже кухонными ножами – о каком диктофоне вообще могла идти речь?

Небо на востоке светлело так быстро, будто солнце гнали из-за горизонта пинками. Мы, не сговариваясь, выволокли эту груду мяса на улицу и затолкали в наш задрызганный лимузин.

– Не спать! – Джонсон отвесила подзатыльник водиле, который дрых на руле.

– А?! Подъём? – он подпрыгнул так, словно она нажала на кнопку катапульты – и со всего размаха влип башкой в потолок. Раздался звук, будто треснули по жестяному чайнику.