– Почему нет? Есть. Где-то. Но для меня в итоге это плоский человек, вырезанный из газетной страницы. Знаешь, такой, от которой воняет плесенью и мышами, – сказала я.
– В итоге? – спросила Адель. – И Джуд?
– Ну да, и Ник был прав – она просто нашла место, где теплее, – устало объяснила я. – Хочешь, давай говорить об этом. Но я не могу тебе рассказать, где бумажному человеку должно быть жарко, словно в Африке – потому что я не могу думать так же, как думает он.
– А разве это не всё? – удивилась она. – Не конец истории?
– Вообще-то, конец, – сказала я.
– Тогда о чём тут говорить? – спросила Адель.
– Ни о чём, – ответила я. – Это был просто вопрос.
Нет, всё-таки, наверное, это был не просто вопрос – видать, именно тут я расслабилась, потому, что сорок сантиметров между нами снова куда-то подевались, и я мягко толкнула Адель плечом.
– Извини, – мы сказали это одновременно.
Ещё недавно я ржала бы, как ненормальная, над этим анекдотом про сорок сантиметров пространства. Но это было бы недавно, а сейчас я просто закаменела от напряжения, как школьница на балу в конце года, когда учителя бдительно следят, чтобы партнёры в танце не прилипали друг к другу, нарушая всякое представление о приличиях.
Над нашими головами опять тяжело хлопали чьи-то набухшие водой простыни – словно паруса, пропитанные солёной морской водой. Они снова были серые, наверно, застиранные просто до дыр – будто ни у кого в Старом городе отродясь не водилось хороших простыней. Видать, все они с самого начала продавались в таком виде, чтоб никто не вздумал выделяться даже цветом того, что болталось на бельевых верёвках.
А там болтались серые тряпки – на верёвке, натянутой между серыми стенами в потёках влаги и плесенью в тех местах, куда никогда не попадало солнце. Даже плесень была похожа на присыпанный пеплом рваный бархат.
Вдруг в этот мир без просвета вплыла оранжево-коричневая стена кафедрального собора. Мокрый кирпич радовал глаз больше серого гранита, из которого впору было строить только склепы, а не целый город.
– Послушай-ка, док, – вдруг сказала я. – Ты только представь: когда-то я читала книгу, где баба и мужик тайно обменивались записками.
– Да? – с интересом спросила она. – Я тебя совсем не знаю. Оказывается, ты всё-таки не полный придурок, каким иногда хочешь казаться?
– И даже не совсем отморозок, да? – продолжила я.
– Смешно, – сказала она. Я уже знала, что это отнюдь не значит, что я выдала хохму. Похоже, за этим словом она тоже пряталась, как улитка в своей раковине. – Так про что была книга?
– Какая-то романтическая чушь, про то, что они хотели сбежать и тайно обвенчаться, – шестерёнки в моей башке вращались с сумасшедшей скоростью, извлекая откуда-то из глубин всю эту лажу из однажды прочитанной макулатуры.
– Какая прелесть, – растроганно сообщила Адель. – Люблю мелодрамы.
– Не говори так больше, а то я зарыдаю от умиления, – с отвращением сказала я. – На самом деле, это была полная шляпа, потому что записки они прятали в молитвенник и оставляли его в церкви. Ну, знаешь, будто случайно.
– Как романтично, – серьёзно сказала Адель.
– Думаю, им было бы не до романтики, если бы в придачу ко всем своим проблемам им пришлось бы каждый раз покупать новый молитвенник, – мой рационализм прямо-таки пёр через край.
– Зачем? – простодушно удивилась Адель.
– Кроме того, они сто пудов профукали бы половину своих записок, – я развивала мысль дальше. – Вообрази окончание романа – возлюбленные ссорятся на десятой странице, потому что кто-нибудь постоянно крадёт эти их молитвенники. И хлоп – никакой интриги, только представь, – мне показалось, что это караул как смешно.
– Ну, почему? – задумчиво сказала Адель.
– Потому что, – ответила я. – Думаю, что если бы мы с тобой придумали такую же фигню, из этого получилось бы полное фуфло.
– Ну, Ева… Я не уверена, – как-то странно сказала она. И её рука легла на мой рукав.
– Но… – я как раз хотела что-то возразить, как вдруг все слова мигом выветрились из моей головы, и осталась только фраза "… это нечто большее… большее… большее…"
– Мне надоело всё время сталкиваться с тобой, точно мы не гуляем, а изображаем машинки в парке аттракционов. Знаешь, такие, с бортами, обитыми резиной и с палкой сзади, – сказала Адель, и её пальцы коснулись моей кожи.
Они были тёплые и мягкие. И они очень удобно легли в мою руку, точно мы тренировались в этом ежедневно.
Стена собора высыхала прямо на глазах, и в воздухе запахло тёплым кирпичом. Я совсем забыла, как пахнет кирпич, нагретый солнцем. И ещё я забыла, какого цвета бывает летнее небо сразу после дождя.
Тогда, когда оно перестаёт быть жёлто-серым.
Глава 9
Когда я притащилась в роту, то всё ещё помнила это – и запах кирпичной стены, и цвет неба. И, да, – её руку в своей руке, и эти сорок сантиметров, которые куда-то неожиданно подевались. Всё было настолько здорово, что больше смахивало на дурацкую разводку.
Было жарко, в воздухе висела какая-то сырость, и одеяла на койках набухли влагой, словно половые тряпки.