Крестник Арамиса

— В таком возрасте, как у нас, становишься эгоистом. Оставьте его мне до великой минуты ухода… Когда этот миг настанет, когда Элион примет мой последний вздох с последним поцелуем, тогда вы призовете его и вылепите из него то, что заставит трепетать мою душу от радости и гордости, когда она будет парить в небесах вместе с душами трех ваших друзей — Атоса, Портоса и д’Артаньяна.

— А вы не подумали о том, — воскликнул путешественник с горечью, — что мы ровесники?! Кстати, я не обладаю таким здоровьем, которое сможет противостоять смерти. Вы только поглядите, я же готов переломиться от малейшего дуновения ветра, словно колос… Это я, имей сына, должен был бы просить вас стать ему руководителем и опорой.

— Ну нет! — воскликнул бывший бригадир с отчаянным озорством висельника. — У вас не слишком доброе выражение лица, такими, как вы, курносая пренебрегает. Эта нищенка виснет на том, кто над ней смеется… Я издеваюсь над ней, и как раз меня она схватит первым.

Однако подобная острота не произвела должного впечатления на экс-мушкетера.

— Так, значит, — продолжил де Жюссак, — вы готовы взвалить на себя моего молодца?

— Да, ради его же будущего.

— И будете ему опекуном?

— Нет, отцом.

— Спасибо.

Старики снова обнялись в жгучем порыве чувств, словно вернувшись в те времена, когда в их груди бились неискушенные сердца и им еще только предстояли долгие счастливые дни.

Через несколько минут экипаж, увозивший в Бордо необычного посланца его католического величества, скрылся за поворотом в облаке пыли. Топот копыт и звон бубенцов еще долго доносился до слуха старого де Жюссака.

IV СОЮЗ ПЯТИ

Воспользуемся преимуществом всех романистов в одно мгновение преодолевать любое время и пространство и перенесемся на пять лет вперед, в Мадрид конца 1711 года, то есть более чем за сто лье от места, где происходили события, свидетелем которых сделался наш читатель.

Стояла ночь. Луна, окруженная беспорядочными облачками, клонилась к закату. Sareno[2] медленно шел по улицам, монотонно выкрикивая время, которое вызванивалось потом на колокольнях многочисленных церквей, часовен и религиозных общин в столице его величества Филиппа V.

Город был погружен в сон, и только из ярко освещенных окон дворца на углу Пласа Майор порывы ветра доносили звуки веселой танцевальной музыки. Граф д’Аркур, посол Франции, давал скрипичный концерт в честь короля Испании и мадридского дворянства в час полуночного разговения. Ночной народ — любопытные из альгвасилов, лакеи и нищие — толпился перед дворцом.

Перед калиткой монастыря францисканцев, недалеко от Алькалы, спешился всадник в маске, с головы до ног укутанный в плащ. В тишине раздался стук молотка о железную пластину решетчатого окошечка из цельного куска дуба. Пять мерных ударов через короткие промежутки времени. В окошке появился слабый свет, и чей-то голос спросил:

— Кто здесь?

— Один из пяти.

— Откуда вы?

— Из Германии.

— Куда следуете?

— Туда, где меня ждут.

— У вас есть приглашение?

— Вот оно.

— А опознавательный знак?

— Вот он.

И прибывший передал через окошко бумагу и медаль. На бумаге значилось только:

Этой ночью в монастыре францисканцев у ворот Алькалы.

AMDG[3]

.

Такие медали выбивались по требованию граждан Соединенных провинций с целью унизить Людовика XIV. На ней был изображен Иисус Навин, останавливающий солнце, которого король Франции выбрал своей эмблемой, изречение гласило: «In conspectu meo stetit sol»[4].

— Все в порядке, — произнес голос, — будьте нашим желанным гостем, брат мой.

Тяжелая дверь отворилась.

Три монаха крепкого телосложения стояли в узком проходе. Один, с подсвечником в руке, сделал посетителю знак следовать за ним. Двое других шли сзади. В конце коридора сопровождающий толкнул дверь и, отступая в сторону, чтобы пропустить спутника, кратко доложил:

— Германия.

Прибывший ступил через порог.

Он оказался в комнате, напоминавшей приемную, с холодными и голыми стенами, весьма скудно меблированную: здесь был стол из черного дерева, соломенное кресло и четыре скамеечки. Под сводом тускло мерцала лампа. Кресло было весьма внушительных размеров. Скамеечки располагались по две с каждой стороны.

Францисканец сидел в кресле; тело его утопало в складках просторной мантии из грубой шерстяной ткани, голова была покрыта капюшоном. Кроме того, лицо этой таинственной особы скрывала маска черного бархата с шелковой шторкой, подобная той, под которой скрывал свое лицо и гость.

Последний слегка поклонился. Монах ответил таким же поклоном и указал на свободное место справа от себя.

На пороге появился привратник и объявил:

— Англия.

И через мгновение:

— Италия.

Наконец, минуту спустя:

— Соединенные провинции.

Вошел новый гость, потом другой и, наконец, третий. Все трое были в масках, как и их предшественник. Всех их принимали у входа с теми же церемониями и предосторожностями. Все трое дали те же ответы на те же вопросы и предъявили те же приглашения и опознавательные знаки, что и первый прибывший.