Крестные братья

— Сделаем! — кивнул тот и включил зажигание.

Машина плавно тронулась с места и понеслась в сторону Москвы.

— Откуда, если не секрет? — спросил водитель, когда они проехали километров пять. — Больно уж здорово загорели!

— Катался по Средиземному морю! — улыбнулся Кесарев.

— Я бы тоже покатался с удовольствием! — хмуро покачал головой водитель. — Но катаюсь здесь!

Он замолчал, а Кесарев и не подумал возобновлять разговор. Его мало волновали проблемы этого водилы.

Задумчиво покуривая, он смотрел в окно. Серый, унылый пейзаж… Унылые, серые лица… Серое, унылое небо…

Да, что там говорить, контраст велик! После светлой и веселой Италии Россия выглядела еще мрачнее. Там сияло ласковое солнце, здесь шел снег, там смеялись и пели, здесь ругались и ненавидели. Всех подряд! Народ ненавидел правительство, правительство — народ, демократы — коммунистов, коммунисты — демократов… И вся эта атмосфера была насквозь пронизана ложью, которую можно было ощущать уже физически. О чем бы ни шла речь, все начиналось и кончалось ложью…

«Черт меня догадал родиться в России с душой и талантом…» Что ж, лучше не скажешь… Всего-то десять слов, но в них целая философия…

Кесарев вздохнул и перевел мысли на Азу. К своему удивлению, он очень соскучился по ней. Так, что почти не вспоминал Тамару. Да и что о ней было вспоминать? Все было сказано, а входить дважды в одну и ту же реку он не собирался. Это никому еще не приносило пользы. Конечно, было бы лучше жить вместе с собственным сыном, но… выбирать ему не приходилось.

А может, это даже и к лучшему, что он не живет с сыном. Чему бы он учил его? Разумному, доброму, вечному? И что бы он рассказал ему, вернувшись из Италии? О Национальном музее в Неаполе и развалинах Помпеи или о том, как застрелили Лешку Селиванова и он сам чудом вышел живым из этой переделки? Или о Викторе Леонидовиче, с которым еще далеко ничего не ясно? А может, о Ходже, которого пристрелили его приятели-подчиненные?

Нет, пусть уж лучше ему рассказывает сказки тот человек, которого он сейчас называет папой…

Конечно, Кесареву не нравилось, что его сын будет жить под чужой фамилией и носить чужое отчество. Как бы ни складывалась у человека жизнь, у него должны иметься свои собственные фамилия и отчество. Взять хотя бы его самого! Ну какой он, к черту, Кесарев, когда он Бестужев! Хотя, с другой стороны, тоже нет худа без добра! Узнай кто-нибудь из друзей отца, что сын Александра Васильевича стал авторитетом преступного мира, как начались бы сожаления. И все же должен продолжаться род Бестужевых, а не какого-то там Кислицына, как теперь прозывалась Тамара…

В таких размышлениях он незаметно доехал до площади Девятьсот пятого года, где, выйдя из машины, купил огромный букет роз и направился домой.

Он специально не стал открывать дверь своим ключом и позвонил.

Дверь открыла нарядная Аза и сразу же бросилась ему на шею.

И, обнимая цыганку, Кесарев впервые за эти месяцы почувствовал, как она стала дорога ему.

Когда объятия наконец закончились, Кесарев быстро разделся и поспешил в ванную. Но не успел он открыть воду, как к нему тут же вошла Аза.

Сбросив халат, она встала рядом с ним под струи душа и…

Что там говорить, цыганская кровь всегда оставалась цыганской кровью! Соскучившиеся друг по другу, они пили любовь и никак не могли утолить жажду…

А когда утолили, Аза заботливо, словно маленького ребенка, вымыла Анатолия. Да он и был для нее маленьким ребенком, несмотря на всю свою страшную репутацию по ту сторону закона.

Когда Кесарев оказался наконец в кухне, он сразу же налил себе огромный фужер своего любимого бананового сока и, не отрываясь, выпил его.

— Да, Толя, — сказала стоявшая рядом Аза, — позвони Смоленскому! Он ждет…

Кесарев быстро набрал номер телефона в квартире, в которой, приезжая в Москву, останавливался Игорь Аркадьевич, и сразу же услышал его голос.

— Привет, Игорек! — улыбнулся Кесарев.

— С приездом, Толя! — несколько озабоченно ответил Смоленский и сразу же огорошил его: — Дела у нас плохие, Толя! Арестован Володя…

— Что?! — изумленно воскликнул Кесарев, ожидавший услышать все что угодно, но только не это. — За что?

— Убийство, Толя…

— За убийство?! — не веря своим ушам, воскликнул еще более изумленный Кесарев. — Но кого?

— Я сейчас к тебе приеду, — услышал он, — и мы обо всем поговорим…

— Я жду… — только и проговорил совершенно ошарашенный свалившимся на него известием Кесарев. Подумать только! Володька — убийца!

— Аза, — взглянул он на внимательно смотревшую на него испуганную цыганку, — ты сохранила газеты?

— Да, конечно! — кивнула та и вышла из кухни.

Через мгновение она вернулась и положила на стол целую кипу газет. Потом спросила:

— У тебя неприятности?

— Да, Аза, — взял цыганку за руку Кесарев, — и очень большие…

— Они касаются тебя? — В голосе Азы явно слышался испуг.

— И меня тоже! — ответил Кесарев и, поцеловав руку Азы, успокоил ее. — Но не в той степени… Накрой на стол, — добавил он, — сейчас приедет Игорь.