Крестоносец

— Мы проведем это время вместе.

Я ласково коснулся ее лица:

— Мне бы тоже хотелось этого…

Снова она прочла мои мысли.

— Но…

— За полгода безделья войско наполовину утратит силу из-за распутства, болезней и дезертирства, сердце мое. Это может нанести смертельный удар по замыслам короля. Представь, если в итоге он не сумеет вернуть Иерусалим…

Она не ответила и занялась тем, что почти напрочь изгнало все мысли из моей головы.

Но чувство вины вскоре вернулось. Я как мог старался не показывать этого, раз за разом убеждая себя, что делал угодную Богу работу.

Это помогало. Чуть-чуть.

Утро четверга двадцать второго августа выдалось безоблачным и ясным, как все летние дни до этого. Проснулся я с печалью в сердце, так как накануне вечером попрощался с Джоанной. Бог весть, когда нам было суждено встретиться снова, если вообще было суждено. По дороге на юг нас ждали каждодневные схватки с сарацинами, и не очень-то стоило рассчитывать, что я выйду из них живым и невредимым. Впрочем, томиться от любви было некогда, поэтому я оттеснил мысли о Джоанне в отдаленную часть головы и запер там на ключ.

С этой поры моей любовницей предстояло стать войне, сопровождаемой ужасными спутницами: жарой, пылью и жаждой.

Я мечтал о стремительном походе и победе над Саладином в жестоком бою, но меня ждало разочарование. Войско, пока еще не пришедшее в нужный вид, проделало в первый день после выхода из города какие-то две мили. Только соединения военных орденов были в полном порядке. Все это — не из-за труднопроходимой местности или нападений сарацин, а по причине охватившей воинов лени. Почти шесть недель прохлаждавшиеся в борделях и тавернах, под защитой городских стен, они не испытывали особого желания топать на юг по раскаленной дороге, где нельзя было достать воды.

Ричард злился, но приступов грозового гнева у него не случалось. Он объяснил, что предвидел такое нежелание и принял меры. Отряды жандармов, каждый во главе с рыцарем, прочесали всю Акру от края до края. Начальникам устроили разнос перед солдатами, огласили приказ: все воины должны быть в строю к завтрашнему утру. Запрещалось брать с собой женщин, кроме прачек. Неисполнение приказа сурово каралось.

Вскоре я возненавидел порученное мне дело — сидеть в седле под палящим солнцем, пока жандармы выволакивают пьяных солдат из публичных домов и пивнушек. Я делал этим угрюмым, мутноглазым, озлобленным парням строгое внушение. Если попадались валлийцы, к ним обращался Рис. Время от времени я приказывал задавать трепку чересчур упирающимся или языкастым. И все это время Джоанна находилась буквально в паре улиц от меня, но была столь же недосягаема, как горящее на небе солнце.

Второй день оказался не лучше. Мы переправились через реку Белюс, но сотни и сотни воинов оставались в Акре. Спокойный, терпеливый и собранный, король приказал разбить лагерь ровно в двух милях от того места, где мы провели прошлую ночь. Мы снова поскакали в город и принялись выгонять недовольных солдат за ворота. Однажды близ цитадели мне показалось, что я слышу звонкий смех Джоанны. Сердце защемило, настроение сразу же ухудшилось. Когда один жандарм-француз отпустил нелестное замечание, имея в виду меня, я врезал ему под дых с такой силой, что он упал и лежал неподвижно все время, пока мы очищали пару таверн и бордель. В итоге его товарищи, бросая на меня злобные взгляды, утащили не оправившегося до конца бедолагу. Злясь из-за того, что я не могу увидеться с Джоанной и потерял самообладание, а наше дело между тем движется ни шатко ни валко, я не обращал на них внимания.

К ночи двадцать четвертого августа Ричард решил, что воинов у него достаточно: почти двадцать тысяч, считая все отряды и все народы. Оставшиеся в городе лежебоки, объявил король, все равно что осадок в бочке. Пока что у нас нет надобности в таких трусах.

Поздно вечером, когда страшная жара спала, Ричард созвал всю знать и главных военачальников. Совет держали на открытом воздухе, под дивным небом с мириадами сияющих звезд. Легкий ветерок с моря, совсем близкого, ласкал наши лица и отгонял насекомых; в короле пробудилась чувствительность. Я редко видел его таким восторженным и страстным. Это его вершина, его час, подумал я, тоже загораясь рвением. Почти три года прошло с того дня, как мы приняли Крест в Тире. Задержки и препятствия нередко казались знаком судьбы, настолько трудно было их преодолеть.

Ссора, а затем открытая война Ричарда с отцом. Непростые, то дружеские, то враждебные, отношения с Филиппом Капетом. Коронация и нелегкие труды по восстановлению порядка в королевстве. Мессина, Танкред и снова Филипп. Остров Кипр, коварство Исаака Комнина. Многочисленные приступы болезни. Наконец, Акра и осада. Затянувшиеся переговоры с Саладином, двурушничество и истребление пленников. Путь оказался длинным и извилистым, размышлял я, и конца ему не видно даже в малой степени. Но здесь, сейчас, с целым войском вокруг нас, среди тех, кто трепетно следил за каждым движением Ричарда, я ощутил, что начинается последний и решающий отрезок войны.