Криптономикон

Уотерхауз снимает руку с сейфа и некоторое время вслушивается. Слышно шебуршание скрргов, растаскивающих провиант подразделения. Слышно, как бьют волны о берег, как подпрыгивают на Дороге лысые шины Такси. У Такси не отрегулирован развал. Слышно, как Маргарет – шырк-шырк-шырк – трет пол на кухне, и у спящих морпехов екает сердце; как трутся льдины у берегов Исландии и крутятся винты приближающегося конвоя. Лоуренс Притчард Уотерхауз подключен к Вселенной с полнотой, какую бессилен обеспечить даже Блетчли-парк.

В центре этой Вселенной – сейф с подводной лодки U‑553, ее ось проходит через центр диска. Уотерхауз снова кладет на него руку, предварительно убавив громкость, чтобы не лопнули барабанные перепонки. Диск поворачивается с усилием, но плавно, как на воздушном демпфере. Однако остается трение. Его не ощущают замерзшие пальцы Уотерхауза, но в наушниках оно грохочет горным обвалом.

Когда замок щелкает, звук такой, будто Уотерхауз поднимает щеколду на главных вратах ада. Несколько раз приходится начинать по новой: он не знает, сколько чисел в комбинации и в какую сторону крутить сначала. Однако опытным путем начинает вырисовываться закономерность, и постепенно он приходит к следующей комбинации: 23 вправо – 37 влево – 7 вправо – 31 влево – 13 вправо.

Слышится смачный лязг, и Уотерхауз нутром чует, что можно снимать наушники. Он поворачивает колесико рядом с диском. При этом убираются радиальные собачки, запирающие дверцу. Он тянет ее вверх, осторожно, чтобы не порезаться о лезвия, и смотрит внутрь.

Разочарование, которое он при этом испытывает, никак не связано с содержимым сейфа. Это разочарование от того, что задача решена и он вернулся к базовому состоянию тоски и легкого раздражения, в котором живет, когда не взламывает замки или шифры.

Уотерхауз засовывает руку в сейф и нащупывает металлический брусок размером с булочку для хот-дога. Это для него не новость: они трясли сейф, словно дети – коробку с рождественским подарком, слышали, как что-то со звоном перекатывается, и гадали, чего бы там могло быть.

Брусок холодный и так сильно забирает тепло, что держать его почти больно. Уотерхауз трясет рукой, чтобы восстановить циркуляцию, вытаскивает брусок и бросает его на алтарь. Тот дважды подпрыгивает, звеня – самый музыкальный звук, который стены часовни слышали за много столетий, – и остается латунно блестеть в свете электрических лампочек (в часовню уже провели свет). Яркие отблески бьют в глаза Уотерхаузу, который много недель живет на сером и ненастном Йглме, ходит и спит в хаки и черном. Он зачарован красотой и яркостью бруска на грубом черном базальте еще до того, как мозг опознает в нем золотой слиток.

Из слитка получается мировое пресс-папье – весьма кстати, потому что в часовне сквозняк, а содержимое сейфа – листки папиросной бумаги, разлетающиеся от малейшего дуновения. Листки расчерчены бледными горизонтальными и вертикальными линиями, ячейки заполнены от руки печатными буквами, расположенными в группах по пять.

– Ба, что вы нашли! – говорит тихий голос.

Уотерхауз поднимает голову и смотрит в пугающе спокойные глаза Еноха Роота.

– Да. Шифровки, – отвечает Уотерхауз. – Не «Энигма».

– Я про другое, – говорит Роот. – Про корень всех зол.

Он пытается взять брусок, но пальцы соскальзывают. Тогда он берется покрепче и отрывает слиток от алтаря. Что-то цепляет его взгляд; он поворачивается к лампочке и сосредоточенно хмурится, как гранильщик алмазов.

– Здесь иероглифы, – говорит Роот.

– Простите?

– Китайские или японские. Нет, китайские – клеймо шанхайского банка. И цифры – проба и серийный номер. – Для миссионера он неожиданно подкован в таких вопросах.

До этой секунды слиток ничего для Уотерхауза не значил – просто образчик химического элемента вроде свинцового грузила или банки с ртутью. Однако мысль, что он может нести информацию, занятна. Просто необходимо встать и поглядеть. Роот прав: на слитке клеймо с маленькими восточными значками. Крохотные грани иероглифов вспыхивают под лампочкой – искры, проскакивающие через пространство между двумя странами Оси.

Роот кладет слиток на алтарь, быстро идет к столу, где лежит всякая канцелярия, берет лист папиросной бумаги и карандаш. Возвращается к алтарю, кладет тонюсенький лист на слиток и возит по нему боковой стороной грифеля, так что бумага чернеет везде, кроме тех мест, где вдавлены иероглифы или цифры. Через несколько секунд у него в руках идеальная копия клейма. Он складывает листок и убирает в карман, а карандаш возвращает на стол.

Уотерхауз давно вернулся к изучению шифровок из сейфа. Все они составлены одним почерком. Из месива в каюте они с Шафто выловили целую кипу разных бумаг, и капитанский почерк Уотерхауз знает; эти листки писал кто-то другой.