Кристалл времени

— Хорошо, я вижу ты настроен весьма решительно, поэтому помогу тебе. Действительно, чипы вживили далеко не всем. Этот процесс начался всего десятилетие назад. Два года он носил добровольный характер, потом началась принудиловка. У людей изымали паспорта, а взамен вживляли чипы. Но народ почти в едином порыве отверг это нововведение. Ты же знаешь нашу провинцию. К тому же, неизвестно откуда, но по стране быстро распространился слух, что где-то под Кремлем построен суперкомпьютер, который теперь будет не только контролировать действия людей, но и их мысли. Люди просто боялись вживлять себе чипы. После нескольких лет безуспешной войны с общественностью, правительство ввело новые нормы для проживания в крупных городах. Они были обнесены специальными круговыми системами сканирования, а в городах получили право жить только те граждане, которые носили чипы. Всем остальным было предложено выехать в провинцию. Как результат, началось массовое переселение народов. Одни бежали в деревню, другие, вживив себе чип, нежданно негадано становились горожанами. С чипами сейчас ходит процентов семьдесят людей, не больше, несмотря на официальную статистику, которая кричит о почти ста процентах и тем самым давит на психику тех, кто все еще отказывается от чипа. Их то и называют противистами. У них нет организованного движения сопротивления, хотя какие-то разрозненные группки и общины существуют. Но они, скорее, добровольные отшельники, типа прежних старообрядцев. Теперь что касается твеллистов. Сейчас это довольно мощное политическое движение, хотя когда-то твеллистами называли себя всего несколько ученых, выступивших против эфира. Когда «ВЯЗиС» начал установку своих энергетических станций, обычное ученое противоборство выплеснулось за стены научных залов и лабораторий, и превратилось в мощный политический вал. Всего несколько лет ушло на то, чтобы все остальные партии потеряли былое значение. Отныне политика строилась на новой идеологии: будет ли человек потреблять энергию эфира или твеллов, то есть отработанных урановых стержней из ядерных реакторов.

— Твеллисты в оппозиции?

— Не совсем, — подумав, ответил Профессор. — Они не ставят перед собой цели получить политическую власть. Все, что они хотят — это заменить эфироэнергетические станции своими. Вот и все.

— Отлично, как раз то, что надо. Как на них выйти?

— Это несложно, — порадовал меня Профессор. — У меня полно знакомых из их круга.

— Когда ты нас познакомишь?

— Могу даже завтра.

На том и порешили.

Знакомство с твеллистами произвело на меня гнетущее впечатление. Встреча произошла на очередном заседании их Верховного Совета, куда меня на следующий день привел Профессор. Мы терпеливо отсидели три часа в зале, слушая нудные доклады участников заседания. Потом Профессор представил меня нескольким важным шишкам из этого политического движения.

Насколько я понял, все они были политиками, и к науке имели отношения не больше, чем я. То, что они оказались в рядах твеллистов, было случайностью. Если бы у них был выбор, или обстоятельства сложились бы иначе, они с готовностью переметнулись бы в лагерь противников. А может, так и поступали, ведь я не следил за политической жизнью страны.

Мы уединились в отдельном кабинете. Говоря мы, я имел ввиду себя, Профессора и четырех членов Президиума Совета твеллистов. Устроившись за круглым столом, мы мирно беседовали в течение часа, по истечении которого я понял, что напрасно потратил время. Твеллисты оказались непроходимо глупы. Мои идеи их заинтересовали только с одной стороны: каким образом это поможет им на следующих парламентских выборах. В остальном на их лицах читалось подчеркнутое равнодушие. Хорошо, что от скуки они не заснули.

Убедившись в том, что поддержки мне тут не найти, я битый час ломал комедию, просто тянул время и нес всякую чушь. Впрочем, политиканы согласно и важно кивали головами в такт моим словам, хотя, готов поклясться, ничего не понимали из того, что я говорил. Заверив меня, что они предпримут все возможное для реализации моей программы, они с лучезарными улыбками попросили проголосовать за них на ближайших выборах. Я согласился и откланялся.

На улице Профессор, пряча усмешку под низко опущенной головой, спросил:

— Ну что, совершил революцию?

Мы добрались до ближайшего кафе и нырнули в его недра. Там заказали по чашечке кофе. На улице моросил мелкий дождь. Заканчивался сентябрь, позади осталось «бабье лето», и начиналась полноценная осень.

— Вы можете из горошины за миг получить огромную индейку, но не можете разогнать тучи, — ворчал я, прихлебывая обжигающий напиток. — Начинали бы уж с этого.

— Можем, — невыразительно ответил Профессор, — и иногда делаем. Но если природу насиловать постоянно, неизвестно, чем все это обернется. Все-таки об эфире мы пока знаем недостаточно много. Итак, что теперь ты намерен делать?