Наконец, представление Руссо о присутствующем в каждом человеке конфликте между частным и общим позволяет также прояснить концепцию Дюркгейма, связанную с отношениями между индивидуальными существами и социальным существом. Если для создания справедливого града необходимо «пожертвовать индивидуальным ради общественного», то эта необходимая жертва, «подобная жертве Авраама, не приносится без усилий, сомнений и уступок», как пишет Ж. Дави в предисловии к «Урокам социологии»
Это соответствует руссоистской этике, согласно которой добродетель заключается в подчинении общей воле, из чего проистекает закон. Однако движение, — заключающееся в отделении практического разума от личного усмотрения каждого индивида и необходимое, чтобы превратить его принцип в инстанцию, являющуюся внешней по отношению к людям, — уже начатое Руссо, было доведено до логического завершения Дюркгеймом13
. Человек Дюркгейма не менее раздираем на части, чем человек Руссо. В трудах Дюркгейма разворачивающийся в глубине души каждого человека конфликт между частным интересом и общей волей принимает форму конфликта между эгоистическими желаниями индивида, вырывающимися на свободу в рыночном обмене, и альтруистическими устремлениями, которыми он обязан своей принадлежности к коллективу. В антропологии Руссо частный интерес в конце концов всегда берет верх над подчинением общей воле, поскольку первый целиком зависит от естественных вкусов и желаний, в то время как второе, лишенное собственных средств, зависит от чистой воли и добродетели. В концепции Дюркгейма общество, напротив, обладает устойчивостью и объективностью, которая характеризует вещи. Поэтому Дюркгейм ставит вопрос о том, как социальная природа может стать хозяином человеческой природы и обязать людей соблюдать надындивидуальные правила. Он ставит перед собой задачу исследовать условия реализации социальных ограничений. Чтобы авторитет коллективного тела реализовался, необходимо, чтобы каждый индивид прочувствовал его в самом себе, точнее, в своем собственном теле. В основе реализации солидарности лежит, таким образом, двойное движение: за перемещением правил, которые определяют суждение, от отдельного человека к коллективу должно следовать обратное движение, благодаря которому моральные коллективные представления запечатлеваются в сердце каждого человека. Чтобы общество могло противостоять разрушительной анархии желания, экстериоризация практического разума должна сопровождаться обратным движением интериоризации. Индивиды, даже взятые в отдельности в изолированном состоянии, могут действовать полностью сообразно морали, поскольку они интериоризировали коллективные представления. Именно это двойное движение экстериори-зации и интериоризации обеспечивает в коллективном граде координацию индивидуальных действий и их устремленность к солидарности4.Но это движение не является неизбежным.
Чтобы авторитет коллектива проявил себя и чтобы обратная интериоризация осуществилась, необходимо, чтобы дистанция между коллективной инстанцией и индивидами не была слишком большой. Коллектив должен обеспечить свое существование в форме «институтов», способных опосредовать отношение к другим соответствующими средствами и инструментами. В этом отличие дюркгеймовской концепции от построения Руссо, в котором не допускается существование внешних инструментов и связность которого обеспечивается вдохновенной составляющей. У Руссо посредствующие тела могут быть представлены только в виде «клик», «групп заговорщиков», служащих частным интересам и препятствующих выражению общей воли. Модификация, произведенная Дюркгеймом, позволяет связать гражданский порядок величия с разделением труда. Между национальным коллективом и индивидами есть место для групп, понимаемых как целостности, которые принимают форму различных профессиональных положений15
. Эти группы, коллективы имеют обязательный характер. Они поддерживают связность социального тела, которое без них распалось бы на отдельных эгоистических индивидов. Дюркгейм противопоставляет, таким образом, реальность общества, содержащего посредствующие тела, абстрактности руссоистской республики, в которой между индивидом и государством нет ничего и которая тем самым не может сдерживать анархию рыночных отношений16.