Критика и обоснование справедливости. Очерки социологии градов - 2013

Это различие становится тем более очевидным, когда можно показать, что ограничение, которое наука накладывает на интерес, отличается от ценностей, к которым апеллируют люди, чтобы обосновать справедливость своих поступков. Кроме того, что социальные науки воспользовались релятивизмом, чтобы освободиться от авторитета ценностей (и в том числе чтобы подчеркнуть свое отличие от юридических дисциплин), в результате чего они оказались не в состоянии обосновать самих себя (критика, которая часто высказывается в их адрес)³, они также оказались неспособными признать то, что людям необходимо строить свое согласие на общем благе и обосновывать его легитимность, опираясь на метафизику. То, что является наиболее специфическим в их собственном предмете, ускользнуло от них. Не то чтобы социальным наукам удалось закрыть глаза на метафизики согласия, которые поддерживают обоснования справедливости, осуществляемые людьми. Но, испытывая определенную неловкость при рассмотрении оценочных суждений в научном исследовании, они вывели их за пределы научного знания, представив как иллюзорные, локальные знания, не имеющие универсального характера. Социальные науки могут исследовать императив обоснования справедливости, лишь критикуя оценочные суждения людей в терминах иллюзий или обмана, о чем свидетельствует распространенное использование термина «идеология». Согласно той же логике (и сама позиция Макса Вебера является неоднозначной в этом вопросе), изучение требования легитимности было подменено анализом легитимации, представляющей собой не необходимое обоснование справедливости, а рационализацию в значении психоанализа, то есть узаконивание ситуации a posteriori, преобразование бытия в должное бытие, признание приемлемости путем перевода фактического состояния в нормативное. Изучение легитимации способствует связности социологической концепции, согласно которой социальный порядок мыслится как результат бессознательных сил регулирования и, с другой стороны, как выражение господства сильных над слабыми. Легитимация разоблачается как произвольная и, значит, по крайней мере в имплицитной форме, как несправедливая. Однако отсутствие отсылки к общему благу препятствует прояснению несправедливости, которое по логике должно было бы предполагать опору на принцип величия, лежащий в основе легитимного порядка, и, соответственно, отказ от релятивизма.

Рассматривая со своих позиций вопрос об условиях возможности политического порядка без обращения к теориям контракта, против которых она создавалась, классическая социология строит модели, направленные на отделение факторов порядка и стабильности от мотивов и причин, на которые ссылаются акторы. Эти модели основаны на допущении о бессознательном (Nisbet, 1984, р. но), хотя эта мыслительная схема, слабо проясняемая, не имеет здесь чисто теоретического статуса, в отличие от психологии конца XX века, исходящей из несколько иных традиций и опирающейся на биологию (Sulloway, 1981).

Эти модели в своих наиболее полных формах интегрируют положения дюркгеймовской концепции и марксизма. Как показал Пьер Ансар, видимые расхождения этих концепций — консенсус и конфликт — зачастую не позволяют увидеть их глубинные связи, объясняемые общим влиянием, которое оказал на них сенсимонизм (Ansart, 1969). В этих моделях люди предстают как непоследовательные (и, значит, как незначительные, простые), поскольку они рационально обосновывают справедливость своих действий мнимыми или ложными мотивами (донаучными идеями или идеологиями), в то время как их поступки на самом деле определяются скрытыми, но объективными силами. Порядок поддерживается обманом (отчуждение, верование), который, хотя и не навязывается силой оружия, является тем не менее насилием. Этот обман гарантирует стабильность социального порядка, который является очевидным. Если он и подвергается сомнению, то лишь в исключительных случаях. Социолог выступает в качестве ученого, не поддающегося обману и способного выявить скрытое за мнимой видимостью, следуя аксиоме, согласно которой «если бы форма проявления и сущность вещей непосредственно совпадали, то всякая наука была бы излишней» (Marx, 1950, liv. Ill, p. 96). Теория бессознательного является оригинальным решением вопроса об установлении порядка, поскольку позволяет представить ограничение (contrainte) в форме силы, одновременно внешней и внутренней по отношению к человеку: в форме внешней, но интериоризированной силы. Сила, которая могла бы рассматриваться как насилие, если бы она навязывалась извне, вселяется в людей, чтобы принуждать их изнутри, определять их поведение, обретая черты их собственной воли. Это решение проблемы приводит к стиранию различия между физическим насилием и другими формами ограничений (contraintes) и, в крайних своих формах, к равному рассмотрению всех форм детерминаций, справедливость которых является обоснованной или нет.