Кризис в красной зоне. Самая смертоносная вспышка Эболы и эпидемии будущего

Кровь Сахра Ньокора изучали дважды, один раз — Августин Гоба с сотрудниками на гарвардском амплификаторе, и второй — Надя Вокье со своей группой на своем амплификаторе. К концу дня оба анализа дали одинаковые результаты, подтверждавшие, что водитель скорой умер от Эболы. Августин Гоба простерилизовал и заморозил в пластиковом флаконе с половину чайной ложки сыворотки крови Ньокора. Через два дня эта проба, наряду с большим количеством других образцов, уже была в воздухе, направляясь через Атлантический океан в Соединенные Штаты, чтобы пройти секвенирование в Институте Броуда.

Чем хуже становились дела в отделении Эболы и во всей больнице, тем реже Лина Мозес писала мужу и дочерям и в конце концов почти совсем перестала слать электронные письма. Она вообще недолюбливала этот вид связи, а телефонная связь между Кенемой и Новым Орлеаном была настолько плоха, что редко удавалось разобрать слова друг друга. Мозес искренне хотела избавить родных от слишком живой информации о том ужасе, который разворачивался вокруг нее. Первое ее предположение о том, что масштаб вспышки Эболы окажется невелик и с нею легко будет справиться, не оправдалось. И ей не хотелось, чтобы близкие тревожились о ней. Она не сомневалась, что свою-то безопасность она обеспечит. Между тем школы в Новом Орлеане готовились закрыться на летние каникулы. Арон намеревался поехать с девочками по восточному побережью на север, чтобы посмотреть Вашингтон и другие достопримечательности.

20 июня эпидемиолог из Британии, приехавший для того, чтобы помочь отследить пути распространения инфекции среди населения, заметил, что Лина Мозес бегает через толпу, каждый день собирающуюся перед отделением Эболы, в пляжных шлепанцах. В этой толпе присутствовали и больные Эболой; их рвало. Он возмутился таким легкомыслием: «Вы в своем уме — так ходить?! Нужно носить резиновые боты!» Поскольку в резиновых ботах не побегаешь, Мозес пошла на компромисс — обула старые туристические ботинки. На земляной площадке перед отделением Эболы стояли лужи, и когда она шлепала по ним, ботинки, вероятно, напитывались водой, содержавшей частицы вируса Эбола.

Мозес жила в одной из комнат гостевого дома Университета Тулейна, неухоженного строения с верандой и погибшим садом на Хангха-роуд, оживленной дороге, выходившей из города на севере и тянувшейся у подножья холмов Камбуи. После Войны кровавых алмазов дом пришел в изрядное запустение, но оставался удобным и чистым. Он был окружен высокой стеной и имел постоянную охрану. Домоправительница Женеба Каннех готовила еду и следила за порядком. В комнате Мозес имелись кровать с москитным пологом, стол-бюро, электрическая лампочка под потолком и направленный на кровать электрический вентилятор на полу.

Мозес почти совсем забросила переписку с мужем и дочерьми. «Здесь такая штука под названием Эбола», — написала она им в электронном письме, но не стала объяснять, что это такое. Она не могла объяснить им, что происходило в Кенеме и как она к этому относится. Она носила на шее медальон с портретами своих дочек. Поздно ночью, лежа в кровати после очередного не поддающегося описанию дня, занятого беготней со всякой всячиной в отделение Эболы и с пробирками с инфицированной кровью оттуда в «горячую» лабораторию, Лина Мозес, вероятно, открывала медальон и рассматривала лица девочек. Что они будут вспоминать о своей матери? То, что ее никогда не было дома? Или будут воспринимать ее как пример в жизни, как героиню? Она твердо знала одно: покинуть сейчас Кенему она не может ни при каких обстоятельствах.

ГОСТЕВОЙ ДОМ УНИВЕРСИТЕТА ТУЛЕЙНА, КЕНЕМА

22 июня, 7 утра

На следующий день после того, как эпидемиолог заставил Лину Мозес сменить шлепанцы на что-нибудь более надежное, Женеба Каннех возилась на кухне гостевого дома Университета Тулейна. Она налила в термосы кипятку для растворимого кофе и поставила на обеденный стол в гостиной бананы, манго и кашу для завтрака. Тут дверь комнаты Мозес шумно распахнулась, обитательница пробежала в туалет, и ее начало сильно рвать. Каннех подошла к двери и спросила Мозес, все ли с ней в порядке. «Ах, ничего», — ответила та сквозь дверь.

Через некоторое время Мозес вернулась в спальню, но почти сразу же снова побежала в туалет, и ее опять стало рвать. Когда она вновь вернулась в комнату, домоправительница постучала в дверь и снова спросила Мозес, как она себя чувствует. Мозес сказала, что ей немного нездоровится.

Примерно часом позже в лабораторию Ласса пришла Надя Вокье. Заглянув в библиотеку — кризисный оперативный штаб, она увидела, что Мозес нет на месте. Это вызвало у нее легкое беспокойство. Лина Мозес недавно перенесла приступ малярии, но, даже когда ее кидало в жар и трясло от озноба, она не бросала свою работу. Почему же она сейчас не пришла? Надя стала расспрашивать окружающих, не видел ли кто-нибудь Лину.

Никто ее сегодня не видел.