Крокодил из страны Шарлотты

В беспросветной моей голове вдруг слегка забрезжило. Собрав всю свою волю, я мужественно стояла на месте, пока призрак приблизился. Зачем бы мне ее щупать, наверняка ощущение не из приятных, когда рука твоя проходит сквозь тело, как сквозь воздух, нервы могут запросто сдать. С другой стороны, не обидеть бы ее отказом. У духа небось нервы тоже не железные...

Неугомонный морок сам протянул ко мне руку, волей-неволей пришлось себя пересилить.

Никакой это не воздух! Самая обыкновенная, живая Алиция!!!

— Силы небесные! Так ты жива?! Как же так?! Разрази меня гром, я ведь собственными глазами видела твой труп!!!

— Кстати, о моем трупе, — гневно сказала Алиция, когда мы наконец разжали долгие объятия и обменялись приветственными всхлипами и воплями. — Как ты думаешь, зачем я велела его осмотреть? Сколько раз я тебе говорила, что сердце у меня с правой стороны!

Святые угодники!

Ноги мои стали ватные, и я поскорей уселась на пень. Ну конечно, я слышала это от нее сотни раз! Разумеется, не буквально, но сердце у нее и впрямь было чуть сдвинуто к центру грудной клетки. Во время войны она подхватила туберкулез, и ей сделали пневмоторакс, никаких средств помягче под рукой тогда не нашлось. В результате операции, кстати весьма успешной, и получилось смещение, небольшое, сантиметра на два, которое никак не сказывалось на ее здоровье. И это обстоятельство, такое важное, такое решающее, напрочь вылетело у меня из головы!

— Алиция, секи мою повинную башку! — покаянно возопила я.

— Хорошо, подставляй, — согласилась она с обычным своим рассеянным видом и уселась рядом. — Только благодаря сердцу я осталась жива. Я ведь особо о нем не распространялась, знали только ты да Гуннар. Вот Гуннар — тот сообразил, что это может иметь значение, а ты, недотепа, чуть не похоронила меня!

— И правда, недотепа и есть, — сокрушенно повинилась я. — Помилосердствуй, не добивай меня.

— А кто тебя выкрал? Понимаю, небось Гуннар.

— А то кто же. Прилетел самолетом, сразу, как получил мою телеграмму...

— Какую телеграмму?

— А ты не в курсе? Я отправила ему телеграмму перед тем, как тебе позвонить. «Morituri te salutant»[9]. Я условилась с ним в случае чего телеграфировать, он знал, что у меня неприятности, но не знал какие. «Morituri te salutant» должно было означать, что я выезжаю в Данию, a «Periculum in mora»[10] — что ему надо немедленно прибыть в Польшу. Гуннар, конечно же, перепутал тексты — я-то собиралась срочно где-нибудь укрыться и утренним поездом выехать с Гданьского вокзала.

— А дальше?

— Дальше он явился в Варшаву, поговорил с моим врачом, напоил сторожа и забрал меня из морга. Идея насчет вывоза меня за границу пришла ему в голову, когда он увидел у Гали мою сумку. Ты знаешь, я оставила ее у сестры.

— Знаю, и не только это, но и как тебя переправили в ГДР. А как ты попала в Данию?

— Очень просто, через Швецию. Оттуда ведь въезд свободный. Гуннар оказался на высоте положения и ради такого случая даже поступился своей законопослушностью. Ничегошеньки не понимал и только панически боялся, как бы меня не укокошили по второму заходу, уже бесповоротно. Наверно, я все-таки выйду за него замуж, — добавила она со вздохом.

— И правильно, — одобрила я. — Такая самоотверженность!

На всякий случай я потискала ее еще раз, чтобы избавиться от последних сомнений. Слишком велико было потрясение.

— А когда ты очнулась? И вообще — как ты себя чувствуешь?!

— Отлично. Особенно на свежем воздухе. Когда очнулась? Дай сообразить, если окончательно — то недели две назад, а вначале долго не могла понять, на каком я свете. Хотя рана сама по себе оказалась не опасной, сердце не затронула, но я вдобавок впала в состояние какой-то мертвецкой спячки, что-то вроде анабиоза. Да и холодильник, то бишь морг, сыграл свою роль, надо сказать, благотворную. Останься я лежать в тепле, не миновала бы участи скоропортящегося продукта. А потом меня, как только выкрали, стали лечить — на дому у моего врача, кабинет у него оборудован по последнему слову Говорят, я родилась в рубашке, эта твоя микстура вместе со снотворным вызвала эффект наподобие летаргии. Так что все, как видишь, обошлось.

— А здесь что было?

— А здесь Гуннар, натерпевшись за меня страху, поместил меня в клинику под чужой фамилией. В общем, та еще история. Он подозревал всех подряд, в том числе собственного брата и мою сестру. Потому-то, кстати, и стащил мою сумку, когда она попалась ему на глаза. Да как стащил, ты только послушай! Хватило ума выставить ее на лестницу.

— Серьезно?!

— Сказал Гале, что идет за носовым платком, вышел в прихожую, взял сумку и вынес на лестницу. Хорошо, что мимо ни одна душа не проходила, там ведь деньги лежали.

— Только датчанин способен на такую наивность! — ужаснулась я и снова ее пощупала. — Ему крупно повезло. А кто доводился супругом твоему трупу?

— Мой врач. В последний момент он сошел с поезда. А в Берлине уже ждал Гуннар, после выматывающей поездки через Истад и Варнемюнде. Просто чудом успел. Не могу сказать, что после всех этих пертурбаций я зауважала нашу милицию, — поморщилась она.