Кролиководство

Болевая точка и есть боль

— Ну как, — спрашивает Альби, — ты не против, если мы ее пропустим?

— Что пропустим?

Глубокий вдох — это Альби втягивает в себя свое раздражение.

— Вечеринку. Вечеринку у Фрэнкенхоффов. Я действительно не хочу на нее идти.

На это Банни отвечает:

— Окна там герметичные.

— Какие еще окна? О чем ты?

— Окна у Фрэнкенхоффов не открываются. Так что, если ты думаешь, что я могу выпрыгнуть, не беспокойся. Это невозможно.

— Господи. Нет. Не надо, Банни. Даже в шутку. Но в самом деле, зачем нам туда идти? Чтобы потом, вернувшись домой, жаловаться на то, что мы чуть не спятили со скуки?

— Нам ведь не надо решать сию минуту, не так ли?

— Нет, конечно. Там видно будет. По состоянию. Попозже.

Что касается полета из окошка Фрэнкенхоффов, который был бы больше похож не на прыжок ласточкой, а на полет Летающей монахини[19] — ноги-руки в разные стороны, пока паруса ее монашеского платка, похожего на сложенную скатерть, не поймали бы ветер, как воздушный змей, — то даже если бы окна у них на самом деле открывались, этого бы никогда не произошло. Люди — не воздушные змеи. На людей действует сила тяжести, и у Банни нет желания расплющиться о тротуар в новогоднюю ночь, в тот самый момент, как на Таймс-сквер опустится новогодний шар.

Никогда бы она не позволила себе подобный спектакль.

Никогда бы она не дала какому-нибудь прохиндею на вечеринке у Фрэнкенхоффов повод сказать: «Если честно, я не удивлен. Вы знаете, что родители назвали ее Банни, потому что занимались кролиководством. Выращивали кроликов? На убой».

Заметив, что Банни не притронулась к кофе и что он, должно быть, уже остыл, Альби спрашивает:

— Заварить тебе свежий кофе?

— Что ты сказал? — Она жмурится, как будто только что проснулась и не вполне уверена, где находится. — Ты меня о чем-то спросил?

Альби снова предлагает кофе, и Банни отвечает: «Да, спасибо».

— На здоровье, — он целует жену в лоб и выходит, прихватив с собой кружку с острова Сент-Томас.

Выброситься из окна, будь то окно в квартире Фрэнкенхоффов или любое другое окно, — не так Банни представляет себе способ избавиться от того, что ее убивает. Падение или прыжок с высоты находятся за границами суицидального мышления Банни. Суицидальное мышление — это то, как мы представляем себе способы избавиться от самих себя. Даже те, кто никогда и ни за что не убил бы себя, тоже, пусть и не так часто, предаются мыслям о самоубийстве, воображают себе свои собственные похороны и упиваются горем, виной и раскаянием, которое у окружающих вызвало бы их самоубийство. Суицидальное мышление, если углубляться в его конкретику, вдаваться в тщательно проработанные детали, так же индивидуально, как индивидуальны сексуальные наклонности.

На кухне Альби выливает холодный кофе в раковину и бросает кружку в мусор, где она приземляется яхтой вверх. Заполнив кофейник водой, громко спрашивает, не хочет ли Банни что-нибудь съесть.

— Не сейчас, — отвечает Банни.

— Не слышу, — говорит Альби еще громче, — что ты сказала?

Подобно тому, как снаружи может повышаться атмосферное давление, внутри Банни повышается давление умопомрачения; обе ее руки спрятаны под одеялом, и правой рукой она обхватывает средний палец левой руки. То, как Банни выгибает кверху средний палец, напоминает разминку перед игрой на фортепиано или попытку ослабить так называемый писчий спазм. Поскольку, ввиду анатомических особенностей человека, палец не выгибается кверху сам по себе, на лице Банни, по идее, должны отражаться признаки дискомфорта, того, что она перешла от растягивания связки к ее разрыву, однако при взгляде на Баннино лицо можно подумать: «Вот человек, находящийся в ладу с самим собой».

Кружка, которую ставит на кофейный столик Альби, белая, без всякого рисунка. Банни благодарит мужа за кофе, как будто именно кофе она и хотела, и разве не мило с его стороны было об этом догадаться.

— Пахнет вкусно, — говорит она, пытаясь вести себя как нормальный человек, но при этом не делая ни малейшего движения к кружке; да и не стал бы нормальный человек так старательно отламывать себе палец.

Поскольку это самоистязание в духе Торквемады[20] внимания к себе не привлекает (нет ни стонов, ни бешеной жестикуляции, ни размахивания руками-ногами), Банни похожа на наркоманку, загоняющую шприц между пальцами ног, или на одну из тех девочек-подростков, что делают себе порезы в местах, которые никто не увидит; вот этого Банни раньше никак не могла понять: чего заморачиваться и резать себя, если не для того, чтобы привлечь внимание? Однако теперь Банни начинает прекрасно понимать этих девочек. Теперь она знает, как, выпустив воздух из баллона, сбросив давление, можно предотвратить неминуемый иначе взрыв.

Альби снова садится на край дивана, рядом с Банни, кладет ладони поверх ее спрятанных под одеялом рук и осторожно их разъединяет.

Больше всего Альби тревожат не слезы, не апатия и не крайняя абсурдность всего происходящего, а наносимые Банни самой себе повреждения.