Кроме шуток

В юности Фебруари считала, что жестовое слово “босс” рифмуется с “чемпионом” из‐за похожих движений руки, но теперь для нее стало гораздо более очевидным сходство между “боссом” и “бременем”.

Главный вопрос – это что здесь делаешь ты.

Кроме шуток?

Он сказал это как осведомитель, который согласился рассказать кое‐что “не под запись” и хочет убедиться, что сделка еще в силе. Она кивнула.

Валяй.

У меня родилась сестра. С-к-а-й-л-а-р.

Я слышала от Уолта. Она здорова, все в порядке?

Да, здорова.

Поздравляю!

Остин ничего не сказал.

И почему это вдруг побудило тебя травиться сигаретами?

Он посмотрел себе под ноги.

Знаешь, обычно, когда рождается ребенок, мужчины все‐таки курят сигары.

Она слышащая.

Фебруари изо всех сил старалась сохранить бесстрастное выражение лица. Эта ситуация была почти комической противоположностью тем частым случаям, когда в ее кабинете появлялись слышащие родители, страшно расстроенные, что у них глухой ребенок. Но клан Уоркманов в сообществе глухих стал практически мифом, идеальным воплощением социолингвистической изоляционистской фантазии. А теперь…

Мой папа. Он с ней разговаривает. Поет ей и все такое.

Она будет двуязычной, как и ты.

Я так и не научился читать по губам. Я хуже всех в классе!

Но ты же читаешь и пишешь по‐английски. А С-к-а-й-л-а-р будет говорить на жестовом языке.

Я не могу понять, что он ей говорит.

Фебруари разрывалась между желанием обнять Остина и напомнить ему, что именно так почти все его сверстники чувствуют себя дома. Она решила сделать и то, и то. Остин не пытался отмахнуться от нее, как это сделали бы другие дети. Он смотрел внимательно, когда она напомнила ему, что все члены его семьи свободно говорит на АЖЯ, что дети глухих родителей тоже часть сообщества глухих, и то, что Скайлар слышащая, ничего не меняет. Конечно, поверил он ей или нет – это уже другой вопрос. Она даже не знала, верит ли сама себе.

В какой‐то момент ей пришло в голову, что Остин, скорее всего, не тот курильщик, которого она искала. У него был сухой, надрывный кашель новичка. Стукачество в любой школе-интернате было неприемлемым, не говоря уже о том, что в мире глухих все стояли друг за друга горой. Он ни за что не скажет, кто настоящий виновник. Но какой из нее директор, если она хотя бы не попытается?

Две недели уборки в столовой. Одна, если ты скажешь мне, кто у вас в общежитии курит.

Это я стрельнул у парня в торговом центре, – сказал он и глазом не моргнув.

Так можно устроить пожар.

Извините, но я не знаю, кто курит.

Значит, сосед по комнате, подумала Фебруари и вздохнула. Ей не хотелось наказывать Куинна, учитывая, через что ему пришлось пройти. И она специально поселила их двоих вместе, потому что считала, что Остин не поддастся влиянию Элиота, когда тот неизбежно начнет бунтовать. Но, возможно, это было нечестно с ее стороны. В некотором смысле она его подставила.

О-к. Значит, две недели.

Вы не будете звонить моим родителям?

Не в этот раз, – сказала она. – Но ты получил предупреждение.

Остин поблагодарил ее и остался стоять, не зная, что делать дальше.

Давай, иди, – сказала она, потом указала на сигарету у него под ногой. – И выбрось это.

Она проводила его взглядом и достала телефон. Что будут такие, как Остин, делать в следующем году в такой школе, как Джефферсон или Ковингтон-хай? Отправят ли Уоркманы его в Святую Риту или к родственникам, чтобы он мог поступить в какую‐нибудь школу-интернат на севере или за пределами штата? В любом случае его мир рухнет, и с этим ничего нельзя поделать. За маленькую Скайлар можно было только порадоваться, хотя она и почувствовала себя виноватой, когда эта мысль только пришла ей в голову. Но что ей оставалось делать – притворяться, что слышащим детям живется не легче, чем глухим?