Чарли ничего не ответила: в этот момент они выезжали из Колсона, и она смотрела в окно на проплывающий мимо “Эдж Байоникс”. На этом заводе производили все виды протезов, включая компоненты для КИ, – возможно, прямо в эту секунду там отливали ее новый процессор. Чарли иногда думала, что соседство завода с их домом – это своего рода знак, и задавалась вопросом, не считает ли так же и ее мать, не видит ли она счастливую случайность в том, что сама Чарли всегда воспринимала как нависшую над ней угрозу. Название “Эдж Байоникс” было написано заглавными темно-синими буквами, но под ним все еще можно было разглядеть след логотипа “Гудиер”: кирпич там остался ярко-красным и чистым из‐за того, что долгие годы его прикрывали огромные наклонные буквы из листового металла. Какие еще маленькие города постигла подобная участь, когда “Эдж” облекал в плоть скелеты старых складов и промышленных предприятий, вселяя сияющую надежду на новое будущее?
Она взглянула на мать, которая решительно смотрела на дорогу перед собой. Они ехали по шоссе, городская застройка быстро сменилась таунхаусами и жилыми комплексами.
Не забудь отвезти меня обратно в школу, – сказала Чарли.
Я знаю.
Это третий съезд.
Я знаю.
Налево.
Хватит, Чарли. Я умею водить машину.
Мать поправила солнечные очки и потерла переносицу. Чарли ковыряла заусенец и думала, как несправедливо быть глухой и все равно мучиться от неловкого молчания.
Я думала, ты будешь рада, что я участвую в спектакле, – сказала она через некоторое время.
С чего ты взяла, что я не рада? – сказала мать.
Остин провел выходные дома, разрываясь между любовью к сестре и все возрастающим разочарованием в отце, который, как он видел, составлял плейлисты детских песен на телефоне и шептал Скайлар что‐то, когда укачивал ее. Остин злился и увеличивал громкость телевизора настолько, насколько это было возможно. Скай плакала.
Мама, которой удалось в разговоре по видеофону со своими родителями обойти тему слуха Скайлар, теперь по‐своему нервничала перед их неминуемым приездом – пыталась готовить, хотя ей, конечно, надо было отдыхать.
Отец указал на банки с зеленой фасолью на кухонной стойке. Остин провернул в одной из них открывалку, думая, сможет ли когда‐нибудь Скайлар объяснить ему, какой звук получается при прокалывании металла. Он гадал, есть ли у мамы план, как сказать бабушке с дедушкой. Гадал, расстроена ли она. Но, несмотря на всю интимность их общего языка и на ту эмоциональную пуповину, которую Остин все еще часто ощущал между ними – мать и сын, связанные тишиной, – он не мог заставить себя спросить ее. Так что он просто высыпал фасоль в кастрюлю и отнес банки в мусорное ведро в гараже.
Он увидел, как бабушка с дедушкой подъезжают к дому, и подумал: может, выложить им все и покончить с этим? Но они увидели его и вышли из машины такие счастливые – сияющие улыбки искусственных зубов, удушающие объятия от дедушки Уиллиса и приторные, надушенные от бабушки Лорны, – что малодушие быстро одержало верх. Конечно, мама лучше знает, как это преподнести.
Вышло так, что Скайлар сообщила новость сама. Остин, которому было поручено достать из машины подарки, купленные бабушкой и дедушкой для внучки, хлопнул дверью, и Скайлар поморщилась и заплакала. Бабушка Лорна сразу заметила. Она родилась в слышащей семье, присматривала за своими братьями и сестрами, когда они были детьми, и все это время несла в себе их частичку, генетическую бомбу замедленного действия, которая, как она знала, рано или поздно должна была рвануть. После рождения Остина она немного расслабилась, и в течение пятнадцати лет ее дочь больше не искушала ни судьбу, ни решетки Пеннета, чтобы выявить еще одну вариацию семейной ДНК. Однако теперь Лорна бросила на Остина и его мать понимающий взгляд, который они не могли не заметить.
Дедушка Уиллис, наоборот, никогда не имел дела со слышащими младенцами и ни о чем не догадался, хотя через минуту даже он понял, что с остальными что‐то не так.
Мать Остина кивнула. Остин внутренне приготовился. Но дедушка Уиллис только склонился над кроваткой.
Потом он вышел на улицу и выкурил две сигареты одну за другой, и никто из них не говорил об этом до конца вечера.