Кроме шуток

Остаток вечера вторника и весь короткий учебный день в среду Остин провел, мучаясь стыдом и прокручивая в голове Инцидент, – каким он был глупым, каким невежественным, каким отвратительно белым. Он чувствовал себя настолько ужасно, что поспешил немедленно извиниться, хотя во время разговора с Кэйлой его не покидала мысль о том, что Чарли все видела. Скажет ли ей Кэйла, что он попросил прощения? Что он встретился с ней после школы, чтобы записать ее тикток, и пообещал больше не вести себя как мудак?

С тех пор он не разговаривал с Чарли. Он с тревожным предчувствием обнял ее тем вечером, когда они расставались на дорожке между общежитиями, и ощутил ее отстраненность, тончайшую трещинку, пробежавшую между ними в сумерках.

В семье тоже было не все гладко. Что‐то изменилось. С тех пор как родилась Скай, Остин мало разговаривал с родителями – по‐настоящему разговаривал. Выходные он проводил на диване, вполглаза смотря повторы старых сериалов про врачей и фильмов о Человеке-пауке, или сидел в своей комнате за уроками; он даже ходил к Коулу поиграть в видеоигры, хотя никогда их особо не любил, – что угодно, лишь бы избежать долгого общения с отцом. Мама очень уставала и была поглощена уходом за Скай, но отношения с ней более-менее вернулись в нормальное русло. Однако с отцом ему по‐прежнему было тяжело.

По понедельникам он возвращался в школу с облегчением. У них с родителями был давнишний чат, куда они писали только для того, чтобы сообщить друг другу, что у них все в порядке, спросить его о школе и назначить время для видеосозвона. Но, если не считать время от времени появлявшихся в этом чате фотографий без подписи – Скай в боди “Огайо стейт бакайз”, или в комбинезончике, или лежит на животике и снята сбоку, – в последние недели там стало тихо. Наконец отец позвонил, но только для того, чтобы сказать Остину, что ехать домой ему придется на ТУППО. Остин надеялся, что они заедут за ним, чтобы он мог взять с собой хоть какие‐то вещи в стирку, но ничего не сказал. В конце концов, они были заняты малышкой.

Он приехал домой и обнаружил, что там никого нет. Он отнес сумку в свою комнату и направился на кухню, где набросился на остатки холодного мяса с овощами прямо из контейнера, выковыривая кусочки из застывшего жира. Так его и застали родители, с появлением которых по всей кухне, как волна холода, прокатилось напряжение. Мать даже не упрекнула его за то, что он ест стоя – хотя ее это раздражало, – и стиснула его в объятиях крепче обычного. Через ее плечо Остину показалось, что папа закатил глаза.

Рада тебя видеть, – сказала мама.

Скайлар, все еще сидящая в автомобильном кресле на полу, завозилась. Остин посмотрел на отца, ожидая, что тот споет ей колыбельную или начнет ворковать, но отец ничего не произнес вслух, просто вытащил малышку из кресла и, устроив ее на сгибе руки, жестами сказал, что сейчас подогреет смесь.

Как прошли экзамены? – спросил он, подставляя бутылочку под горячую воду.

Хорошо. Только по тригонометрии был тест. Остальное – письменные работы. И Сайбек всегда забывает снять баллы за грамматику.

Отлично, – сказал отец.

Все о-к?

Все хорошо, – сказала мать.

Где вы были?

У врача. – И отец кивнул на Скай.

С ней все в порядке.

Делали прививки? А рост у нее до сих пор выше среднего?

Выше, чем у 70 % детей!

Ух ты!

Он потянулся к Скай, осторожно взял ее на руку так, как держал ее отец, и поздравил с тем, что она может стать первым в истории Уоркманом, который будет хорошо играть в баскетбол.

Хочешь покормить ее? – сказала мать. – Капни на запястье.

Он взял бутылочку и стал смотреть, как Скай жадно пьет. Краем глаза он видел, что родители о чем‐то говорят; их жесты у него за спиной становились все более энергичными, но он был заворожен широко раскрытыми глазами Скайлар – по‐прежнему голубыми – и той сосредоточенностью, с которой она поглощала еду. Он поднял глаза, только когда отец топнул ногой по полу. Он хотел привлечь внимание матери, но и Остин, и Скай тоже ощутили вибрации и оба повернулись к нему.

Скажи ему ты.

И он, помрачнев, ушел в кабинет.