Кровь бедняка. Толкование общих мест. Душа Наполеона

Помимо фабричных рабочих, та же самая статистика свидетельствует о целой армии варваров, об эпической орде из двухсот пятидесяти тысяч работников и работниц, что живут или пытаются выжить в одном лишь Париже, работая на дому; их труд подобен труду евреев в египетском плену и приносит хозяевам прибыль в тысячу, а то и в тысячу восемьсот процентов.

Сколько ни множь сами по себе чудовищные ростовщические проценты, получается нечто вроде соотношения богатства и бедности. Достаточно ли ста тысяч бедных на одного богача? Так стоит вопрос на Западе. В Азии, в гигантских человеческих муравейниках Китая или Индии, вероятно, нужен целый миллион.

Потогонная система! Трудно представить, как эти кощунственные слова могли быть написаны пусть даже на английском языке, языке самой неправедности, поистине дьявольской жестокости, языке самого расчетливого народа. Да, даже по–английски это невообразимо. Но, Господи, что это за пот? После таких слов невозможно не вспомнить о Гефсимании, о Моисее, пожелавшем, чтобы весь Египет был залит кровью в предвосхищении предсмертных мук Сына Божьего. Выходит, тот, кто взял на себя все страдания мира, именно так обливался кровавым потом? Кровавая потогонная система! Кровавый пот Иисуса в денежном выражении для кредитования голода и смертоубийства!.. Невольно думаешь, а не обезумели ли эти люди, если решили заглянуть в эту бездну ужаса?

Самое непостижимое, что есть в мире, — это терпение бедных, темный, чудотворный образок Терпения Божьего в Его лучезарных чертогах. Когда страдание заходит чересчур далеко, кажется, нет ничего проще, чем оглушить этого свирепого зверя или выпустить ему кишки. И тому есть примеры. Примеры бессчетные. Но эти бунты отчаяния всегда были стихийными и краткими. Сразу же после приступа кровавый пот Иисуса снова проступал в ночной тиши под мирными оливами Сада, где все еще спят Его ученики. Его предсмертные муки должны продолжаться ради стольких несчастных, ради сонма беззащитных — мужчин, женщин и прежде всего детей!

Ибо, поистине, что может быть ужасней, чем детский труд, чем нищета малюток, производящая роскошь для богатых! И так во всех странах. Иисус сказал: «Пустите ко мне детей». Богатые же говорят: «Пошлем их на фабрики, в цеха, в самые мрачные и пагубные уголки нашей преисподней. Их слабые ручонки придадут нам пышности».

Бывает, что бедные детишки — кажется, их может унести ветром — трудятся по тридцать часов в неделю, и таких тружеников, Господь–отмститель, сотни тысяч. Впрочем, об их религиозном воспитании не забывают: во многих цехах, что не снились самому Данту, работают маленькие девочки под надзором монахинь, Христовых невест, иссохших, как лозы самого Сатаны, и они умело выжимают соки из своих воспитанниц…

Подобно Данту, светская барышня пребывает в неведении, не представляя себе тех мук, которыми оплачены её наряды и шелковое белье. Да и зачем ей знать о смертельной усталости, о неизбывном голоде этих несчастных созданий: ведь для них великая честь отдать жизнь ради её прекрасных уборов. Да и кому пришло бы в голову говорить этой холеной самке, до чего же горьки проглоченные слезы и как сжимаются их маленькие сердца? Но поскольку она со всеми потрохами не стоит этих пустяков и на свете все же есть справедливость, можно быть уверенным, что не вечно ей оставаться в неведении. И уж тогда!..

Святой евангелист Лука слышал, как капля за каплей сочился кровавый пот Иисуса Христа. Этот едва слышный звук, неспособный разбудить уснувших учеников, должен быть услышан самыми далекими созвездиями и круто изменить их бег. Что же говорить о едва слышном отзвуке бесчисленных шагов несчастных детей, идущих на подвиг страдания и нищеты, подвиг, на который их обрекают проклятые Богом! Этого звука и вовсе никто не слышит. И все же, не ведая о том, они идут этим путем к Своему великому брату в Сад крестных мук; Он зовет их, раскрыв им Свои окровавленные объятия. «Sinite pueros venire ad me. Talium est enim regnum Dei». («Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное»).

XVII Торговля

Разве я сторож брату моему?

Каин

Давным–давно, когда под небом существовало благородное сословие и рыцари–освободители, торговля считалась делом низменным. Таков был основной закон жизни, не ведающий исключений. Если бы дворянину взбрело в голову заняться торговлей, он был бы тем самым обесчещен, опозорен, ославлен, освистан и наконец выброшен из земли корнями вверх. И все это было бы вполне справедливо и разумно. В наши дни, когда голый расчет заменил рыцарскую честь, торговля, как и прежде, дурно попахивает, и в этом не любят признаваться.