Кровь бедняка. Толкование общих мест. Душа Наполеона

Набор унаследованных выражений, коими он довольствуется, чрезвычайно узок и вряд ли превышает несколько сотен. Ах, если бы милостью Божьей удалось похитить у него этот скудный клад, райская тишина тотчас почила бы на нашей осчастливленной планете!

Когда государственный служащий или ситцевый фабрикант делает, к примеру, следующее замечание: «Себя не переделаешь», «Нельзя иметь все», «Дела есть дела», «Медицина — священный труд», «Париж не сразу строился», «Дети не стремятся явиться на свет» и прочее, и прочее, — что бы случилось, если бы ему в тот же миг доказали, что то или иное из этих вековечных клише соответствует некоей Божественной истине и облечено властью сотрясать миры и вызывать жесточайшие катастрофы?

В какой ужас пришел бы хозяин скобяной лавки или пивной, какие муки ощутили бы аптекарь и служащий дорожного ведомства, если бы внезапно им стало очевидно, что они, сами того не желая, выражают нечто избыточное, что то или иное слово, которое они только что изрекли вслед за сотнями миллионов безголовых, тварей, на самом деле похищено у Всемогущего Творца и в свой час могло бы породить мир?

Впрочем, может показаться, что их об этом предупреждает какой–то глубокий инстинкт. Кто не замечал осторожности, торжественной сдержанности, morituri sumus (мы смертны), присущих этим добрым людям, когда они произносят замшелые истины, завещанные им от века, которые они передадут своему потомству? Когда повитуха изрекает: «Не в деньгах счастье», а торговец требухой тонко замечает в ответ: «Но они ему способствуют», два этих авгура безошибочно ощущают, что делятся бесценными тайнами, раскрывают друг перед другом секреты вечной жизни, и все их повадки соответствуют невыразимой важности этого занятия.

До чего же легко произнести то, что на первый взгляд кажется общим местом! Но что это такое на самом деле?

Иначе зачем стал бы я просить покровительства блаженного Иеронима? Этот великий человек был не только вечным хранителем непреложного Слова Божьего, Общих мест — разящих молний Пресвятой Троицы. Прежде всего он был Его переводчиком, вдохновенным толкователем.

Со сверхчеловеческой властью он учил, что Господь всегда говорил исключительно о Самом Себе в форме символов, притч и подобий, явленных в Писании, и что говорил Он одно и то же, хотя и на сотни ладов.

Надеюсь, этот высочайший Учитель удостоит своим покровительством благонамеренного памфлетиста, который был бы рад лишний раз огорчить жителей Ниневии, и поныне неспособных «отличить правой руки от левой» [64], — огорчить до такой степени, чтобы вызвать неведомый гнев.

Этого можно достичь, если мне не будет отказано в Божественной милости: установить с помощью неопровержимых доказательств и железной логики, что самые тупорылые Буржуа, не ведая о том, подобны грозным пророкам, и стоит им открыть рот, как звезды посыпятся с неба и бездны света пут же будут призваны пропастями их Глупости.

I Бог столько не требует

Какой прекрасный эпиграф для комментария к Гражданскому кодексу! Низкопробная шутка из тех, что следует приберечь для господ журналистов и мелких сошек из судебного присутствия. Случай тяжелый.

Просто диву даешься при мысли о том, что эти слова повторяются миллион раз на дню перед оплеванным ликом Бога, который только и «требует», чтобы Его ели! Нескончаемый торг с Господом, таящийся в этом Общем месте, тем и смущает, что обнаруживает отсутствие аппетита в мире, страдающем, однако, от голода и вынужденном питаться собственными отбросами.

Было бы наивно считать, что в этом изречении, куда более загадочном, чем кажется на первый взгляд, все упирается в слово «столько», абстрактная величина которого полностью зависит от произвольной и никому не ведомой меры. Это естественным образом вытекает из величия души.

И так как любое отрицание стремится к нулю, не будет чересчур смелым заключить, что столь неопределенное требование Бог а равно круглому нулю и этому Богу, которому в конечном счете и нечего требовать у верующих, способных до бесконечности умерять свое рвение, отныне не к чему приложить свое Бытие и свою Сущность, посему Он неминуемо должен сойти на нет. И впрямь, какое значение имеет то или иное представление о Нем? Сам–то Он столько не требует, вот в чем суть.

Когда я призываю свою прачку, мадам Аларик, не отправлять на панель младшую дочь, как она уже поступила с четырьмя старшими, или робко привожу в пример моему домовладельцу, г-ну Непотребу, некоторых святых, полагавших, что ради общественного спокойствия не обязательно казнить малых детей, и эти достойные люди отвечают мне: «Мы тоже верующие, хоть и не святые, но Бог этого и не требует…» — то нужно признать, что они весьма великодушны, поскольку не добавляют: «напротив!» — хотя, безусловно, именно так они и думают.