Кровь бедняка. Толкование общих мест. Душа Наполеона

Скажем, вы, мадам, можете быть крайне хороши собой и крайне глупы. Надежнейший банкир может улизнуть с золотом своих клиентов в тот самый миг, когда ставшая притчей во языцех чистота его финансовых махинаций была вознаграждена Почетным крестом. Политик, одно имя которого вызывает в памяти гнуснейшие подлости, может превратиться в Аристида [85], стоит только ветрам добродетели раздуть паруса этого аргонавта в сторону золотого руна. Знаменитый писатель, страдающий врожденной умственной отсталостью, может со дня на день превратиться в гения, если у него хватило нюху стащить рукопись подыхающего с голоду мечтателя. Может также случиться, что академик первой величины, задыхающийся от собственного величия, к примеру Бурже, героически заставляет себя писать одни пошлости, лишь бы не унизить коллег и не испугать читателей.

Все буржуа скажут вам, что между двумя крайностями и волосок не пройдет. Вот почему они так их боятся, восхваляя посредственность, золотую и разумную середину, аккуратность и умеренность, полагая в мудрости своей, что кроты не нуждаются в окулистах, а жабы менее подвержены солнечным ударам, чем единороги и орлы.

ДУША НАПОЛЕОНА

Весь мир — покров моего страдания.

Г. Уэллс. Когда спящий проснется

…Сильные сильно будут истязаны.

Премудрость Соломона

Андре Мартино

Дорогой Андре, эту книгу — быть может, лучшее из того, что я доселе написал, — дарю тебе не я.

Ее дарит тебе мой сын Андре, мой бедный сын, которого бог забрал у меня невинным младенцем и который вот уже восемнадцать лет пребывает в раю.

Если бы он был жив, я посвятил бы эту книгу ему, но так как его нет с нами, ты должен заменить его. хочется верить, что он был бы этому рад.

Он полюбил бы Наполеона, как любишь его ты, и ваш общий покровитель, великий апостол Креста [86], поведает тебе, если ты обратишься к нему с любовью, все, что было желанного и великолепного в страданиях самого прославленного из смертных.

Мы присутствуем при закате мира, дитя мое, и, быть может, ты станешь свидетелем тех ужасных и божественных свершений, которые с такой силой предвосхитил победитель царей земных.

Пусть же «Душа Наполеона» возвысит твое сердце и будет тебе поддержкой в грядущих неведомых испытаниях.

Леон Блуа

5 мая 1912

Вступление I

История Наполеона, бесспорно, одна из самых малоизученных в мире. Бессчетное множество книг и бесконечное число документов пытаются рассказать о нем. На самом же деле, возможно, мы знаем о Наполеоне меньше, чем об Александре Македонском или Сеннахириме [87]. Чем больше мы изучаем его жизнь, тем больше убеждаемся, что он ни на кого не был похож. Вот величайшая загадка! Мы знаем даты, факты, победы и поражения, нам в той или иной мере известны знаменитые соглашения, превратившиеся ныне в архивную пыль. Но осталось его имя, его величайшее Имя, и даже в устах малого ребенка оно способно пристыдить любого из великих. Наполеон — это лик Божий в мировой тьме.

Известно, что библейские пророчества и предсказания могут быть поняты лишь после того, как они окончательно исполнятся, то есть все тайное станет явным, как возвестил Христос в Евангелии, и это неизбежно уводит нашу мысль за пределы времени. Наполеон непостижим, и, безусловно, он самый загадочный человек в мире, ибо он, прежде и превыше всего, — прообраз ТОГО, кто должен прийти в мир и кто, быть может, уже близко; Наполеон — его прообраз и предтеча среди нас, и приход его был предуготовлен всеми выдающимися предшественниками.

Если принять этот постулат и немного вдуматься в него, История предстанет нам в совершенно ином свете, бурное море наполеоновской эпохи вдруг покажется спокойным и плещущим под удивительно ясным небом.

Кто из нас, французов или даже чужеземцев конца XIX века, не ощущал жгучей печали перед развязкой не сравненной наполеоновской эпопеи? Для человека, обладающего хотя бы крупицей души, невыносимо думать о внезапном крахе Великой империи и её Главы, вспоминая, что еще недавно мы были вознесены на высочайшую из вершин Человечества; и сам факт существования Величайшего, Возлюбленного, Устрашающего, не имевшего себе равных позволял нам чувствовать себя первыми людьми в Раю, полноправными хозяевами всего, что Бог создал на земле. И сразу же после этого нам вновь пришлось погрузиться в прежнее болото монархии Бурбонов! Крушение это поистине перевернуло весь мир. Политические судороги 1813 года, несмотря на нестерпимую горечь и боль, были столь величественными, что они способны утешить наше воображение и национальную гордость; но конец их был отвратительным и, повторяю, слишком внезапным, так что даже самое ангельское смирение с трудом устоит перед искушением отказаться от участия в этом грандиозном покаянном хоре.

II