Кровь бедняка. Толкование общих мест. Душа Наполеона

Хорошо известно, что в ту эпоху совершались страшные преступления; именно потому наша грусть так невыносима. Кто из читавших историю Империи мысленно не переносился в те времена и не пытался вообразить, как бы все обернулось, если бы Наполеон не был столь доверчив с русскими, не обласкал Александра в Тильзите, пожелал стереть Пруссию с лица земли, восстановить Польшу и отказался от рискованной игры в Байонне. И что было бы, если бы он не сажал на престол ничтожных родственников, не распылил свои силы в долгом походе от Кадиса до Москвы, истощив и уничтожив лучшую в мире армию? Кто из читателей не мечтал о том, чтобы генерал Груши подоспел–таки в решающую минуту в битве при Ватерлоо, — этот посредственный и роковой Груши, которого избрал император в слепоте своей для важнейшего своего маневра! Но и это не всё. Как удержаться от слез, вдумываясь в историю второго Отречения? Величайший победитель дважды отрекается от престола! Наполеон, свергнутый с престола Фуше и Лафайетами, сам отдается во власть англичан!..

Я перестал страдать из–за этого в тот миг, когда понял или, по крайней мере, смутно почувствовал, сколь символична судьба величайшего из смертных.

В сущности, судьба каждого человека символична, и символизм этот определяет меру значительности его жизни. Мера эта неизвестна, так же неизвестна и непознаваема, как бесконечная сеть человеческих судеб, составляющих мировое всеединство. У того, кто чудом проникнет в тайну любой отдельной личности, перед глазами, словно на карте мира, предстанет весь Божественный порядок.

То, что Церковь называет общением святых, является предметом веры и ничем иным быть не может. В это нужно верить, как мы верим в разумное устройство пчелиного улья или муравейника, в предгрозовую атмосферу накануне жерминаля [88], в Млечный путь, прекрасно сознавая, что эти явления непостижимы умом. И отказаться от этой веры может лишь глупец или глубоко порочный человек. В молитве Господней мы просим «хлеб наш насущный», а не хлеб мой. И это завещано для всего мира и на все времена. Единый хлеб для кесаря и раба. Мировое тождество Божьей милости. Таинственное равновесие силы и слабости на Весах, где все взвешено. Нет на свете такого человека, который с уверенностью мог бы сказать о себе, кто он. Никто не знает ни своего предназначения в этом мире, ни того, к чему ведут его действия, его чувства, его мысли; кто ему ближе всех среди людей и каково его истинное имя, его нетленное имя, записанное в Книге Света. Ни император, ни простой грузчик не знает ни своей ноши, ни своего венца.

История подобна гигантской Литургии, где все буквы и точки равноценны стихам или целым главам, но важность и тех и других неопределима и глубоко сокрыта. Поэтому стоит мне предположить, что Наполеон, пусть и прославленный, был всего лишь одной из букв в этом грандиозном тексте, я тем самым должен признать, что, скажем, битва при Фридланде вполне могла быть выиграна трехлетней девчушкой или дряхлым бродягой, молящим Бога: «…да будет воля Твоя на земли, яко на небеси». В таком случае тот, кого принято называть гением, не более чем воплощение Божественной воли, и если позволено так выразиться, зримое и осязаемое орудие Божье, наделенное высочайшей силой и точностью, но неспособное, как стрелка компаса, вырваться за границу циферблата.

Так и Наполеон, и бесконечное множество простых смертных — образы Невидимого мира, и каждый их шаг — шевельнут ли они пальцем или погубят два миллиона жизней — знак, который может раскрыться лишь взору блаженных. Бог от века знает, что в определенный миг, известный лишь Ему Одному, тот или иной человек свободно исполнит необходимое. Это и есть непостижимое сочетание Свободы и Предопределения. Этого предела понимания не дано превзойти даже светлейшему уму. Цельный человек по Писанию есть образ и подобие Божие, вновь и вновь воспроизводимое миллиардами душ в каждом поколении, и таковым пребудет вовеки, чтобы он ни делал, постепенно подготавливая в потемках Истории недоступное воображению Второе пришествие.

Безусловно, в мире есть добрые и злые, и Крест Искупителя вечно пребывает в нем, но и те и другие в точности исполняют то, что им назначено, и ничего другого (вершить не могут, рождаясь и существуя лишь для того, чтобы пополнить таинственный Текст, бесконечно множа череду символических образов и знаков. Наполеон — самый явный из этих загадочных знаков, высочайший из этих образов, и потому он так поразил весь мир.

III

Правду говорят, что мир этот удивить немудрено. Отданный в удел Сатане, он кажется столь пошлым и низким, что для этого обычно бывает достаточно одного лишь подобия силы или величия. Как часто в наши дни политики или писатели, способные в лучшем случае дразнить быков или подбирать чужие объедки, вызывают восхищение толпы!