Кровь боярина Кучки

- Для тебя! - бросил он повод Роду. - Мой Беляк пятерых снесёт, да негоже ехать сундолой[359].

На заре двое всадников навсегда покинули Букалово новцо. И ни одна живая душа его более на нашла. Лишь к концу столетия сгнил и рухнул чёрный кузнец, замшел жертвенник, зарос ерником, завалилась халупа, размыли дожди очаг…

…К Красным сёлам атаман и его спутник выбрались самым кратким путём. Прибыли в Кузнецкую слободу, правда, уже в темень, когда искомые ворота не вдруг отыщешь. Всю дорогу Фёдор раздумывал вслух, где им остановиться - то ли в Воробьёве, то ли в Симонове, то ли в Кудрине, то ли в Кулижках. Не забыл и про Сущёво, и про Вшивую Горку. В каждом из этих сел были верные люди. Кузнецкую слободу выбрал он как ближнюю к Боровицкому холму, где, по его расчёту, должны были обитать в одном из княжеских теремов молодожёны Андрей и его подружил.

Род с грустью вспоминал оставленный в потаённом месте дубовый каюк, подарок Рязанского князя. Кто его найдёт: он сам или кто другой?

Каково же было удивление Рода, когда в обитателе маленького домишка в гуще Кузнецкой слободы признал он Шишонку Вятчанина.

- Наш спасёныш! - ласково встретил его бывший держатель лесного постоялого двора бродников. - А я теперь горожанин, не лесовик. Добро пожаловать в град Москов. Угощение у меня прежнее - ветряная рыба да яйца.

- У, жадень! - замахнулся на Шишонку Дурной. - Зуя на тебя нет!

Переночевав, условились: Род ждёт и не кажет из избы носа, чтоб никто его не узнал, Фёдор выспрашивает, высматривает, вынюхивает. Шишонка же обеспечит к ночи борзую тройку с крепкой каретью, чтобы недостижимой птицею мчала молодого боярина с украденной им княгиней в бездонный Волковский лес за реку Шалую, в Затинную слободу, где никакой князь не власть, никакие кмети не сила.

Шишонка вернулся ранее Фёдора. Сумерки захватили пока лишь восточный край неба, а на западном солнце ещё посмеивалось над передовым полком ночи, скорой своей победительницы.

- Пирники истомились на Боровицком холме, - объявил Вятчанин. - Вся сторожа ходит, пошатываясь. Святослав Ольгович с сынком и новоиспечённой снохой уже отбыл к своему воинству. Владимир Святославич уехал с ними, а не к себе в Рязань. Даров Гюргиевых увезли тьму тьмущую. Гюргия Ольговичев сыночек Олег одарил таким пардусом, аж в очах рябит. Не шкура, а золото в черных бляхах. Где только эти знатные звери водятся, одни купцы ведают. А обед, сказывают, был весьма силен. Почитай, все окрестные лебеди переместились с озёрных блюд на застольные. Пестун и любимец Ольговичев маститый боярин Пётр на коня не смог сесть после такого обеда.

- Полно врать, - остановил Род. - Этому Петру девяносто лет. Он и голодный в седло не сядет.

- Тебе лучше знать, - смиренно сдался Шишонка.

Фёдор Дурной явился без лишних слов.

- Нынче иль никогда! - резко отрубил он. - Утром Андрей с семейством и челядью возвращается во Владимир.

За полночь кареть вкрадчиво подкатила к высокому глухому тыну.

- За оградою гляди в оба, - наставлял Фёдор, - Терем высок, да стар, древесина мягкая. Верхнее окно под правою крайнею закоморой - её! Все выслежено и проверено. Оконница отворяется внутрь, это тебе кстати: чуть толкнёшь рукой - и всходи в одрину. Помочи для княгини - в тороках за твоей спиной. Надевай ремённую сбрую. Опустишь свою любаву, сам спустишься, спеши к этому же самому месту. Здесь в тыне пропилен лаз. Сейчас я его вскрою…

Луна купалась в облачной пене. Атамановы глаза быстро освоились в синей ночи. Род же видел как днём. Лаз был для него мал, едва удалось протиснуться. Хорошо, хоть Улита сможет одолеть его без натуги. Во-он её окно! Когти «кошки» легко входили в старые бревна, зато держались совсем не прочно. Род намеренно не принимал пищи вторые сутки ради вящей своей невесомости… Не испугать бы Улитушку, хотя Кучковна доказала, что непуглива. Лёгкий скрип где-то над головой заставил его вскинуть взор… О наваждение! Его глаза почти рядом с её глазами. Вот она, оконница, можно дотянуться рукой. Если Улита крикнет, ему конец. Если чуть оттолкнёт - для этого не надобно силы, - он камнем низринется с многосаженной высоты и не останется ни капли надежды на все его кошачьи ухватки. Мгновение они молча созерцали друг друга, длинное, тягостное мгновение! Она не закричала, не оттолкнула. Потому что не испугалась.

- Прими мою руку, - почти беззвучно прошептала Улита. - Только не уколи своими страшными иглами.

Перевалившись через оконный косяк, он бережно охватил тёплые плечи своей любавы. Наручи очень мешали, объятия вышли неуклюжие. Трепетная Улита крепко прижалась к нему.

- Как я не испугал тебя? - удивлялся Род.

- Ещё не видя лица, узнала… - задыхалась Улита в его объятиях. - Весь твой облик… передо мной… всегда. Со спины не ошибусь - ты!

Он нехотя отпустил её, спеша снять наручи и поножи. «Кошка» со звоном упала на пол. За нею вслед - заплечные торока. Вскрыть их, достать помочи, чтобы оснастить беглянку, было делом недолгим.