Прошедшие годы не пошли на пользу притязаниям Дептфорда, и возглавляемый мною комитет рассматривал только два конкурентных предложения. Первое – расширить уже имеющийся порт в Уоппинге, второе – дерзкий план – прорубить канал через болота на Собачьем острове. Я склонял комитет, а потом и палату общин к принятию второго плана, в 1799 году он получил одобрение короля. Хотя это мало повлияло на мое мнение по данному вопросу, я должен признать, что испытываю небольшое удовлетворение, думая о том, что Люций Стоукс, теперь впавший в маразм, вынужден смотреть на ведение этих работ при каждом посещении дока в Дептфорде.
И последнее – это исчезновение Джеймса Брэбэзона. Событие, которое сначала было для Дептфорда загадкой, а позднее, после получения мэром и магистратом нескольких писем из Шотландии, стало считаться неприятной темой, о которой город предпочел забыть. Те, кто задумывался об этом, предположили, что Брэбэзон покончил жизнь самоубийством, когда понял, что определенные события из его прошлого вот-вот всплывут. Но истина, как часто в Дептфорде, отличалась от предположений.
Мой последний визит в кабинет Джеймса Брэбэзона состоялся через несколько часов после взрыва «Темного ангела», незадолго до посещения мистера и миссис Манди. Брэбэзон, как и супруги Манди, уже не спал. В центре гостиной стоял большой дорожный сундук, частично заполненный одеждой и другими вещами.
– Уезжаете, мистер Брэбэзон? – спросил я.
Он нервно улыбнулся:
– Совсем ненадолго, к тете в Уэйбридж.
Он изобразил ужас при виде моих ранений и, несмотря на ранний час, любезно согласился обработать мои ожоги. Пока он смазывал их мазью и забинтовывал, я рассказал ему о признании и смерти Сципиона.
– Меня едва ли удивляет, что такие дикие преступления совершил негр, – заявил Брэбэзон. – Те, кто считает черную расу равной европейской, мало понимают природу африканского мозга.
– Он убивал не потому, что он африканец, – заметил я. – Он убивал, потому что жизнь в рабстве разрушила его разум. – Боясь выйти из себя и избить его до полусмерти, я сделал глубокий вдох и заговорил более спокойным тоном: – Я был в «Доме лилий».
Казалось, тень скользнула по его лицу, как и в тот день, когда я спрашивал его про поездку в Гринвич и встречу с Тэдом.
– Я добьюсь того, что это место больше не будет работать, даже если мне придется лично сжечь его дотла. Я не могу доказать, что вы посещали его, но знаю, что вы были информатором Арчера. Вы украли для него контракты, а потом свалили вину на Дэниела Уотермана. Вы пытались убедить Джона Манди убить Арчера, чтобы он не заставил вас давать показания в суде. Манди отказался, но вам улыбнулась удача, когда вмешался Сципион. Больше она вам не улыбается.
Брэбэзон попытался возразить и доказать свою невиновность.
– Не надо. – Сила в моем голосе заставила его замолчать. – Мне кажется, одного серебряного жетона было бы недостаточно. Вероятно, у Арчера было что-то еще. Может, жетон каким-то образом послужил ему подсказкой, и впоследствии он навел справки о Ричарде Прайсе из Глазго – как это сделал я. В Шотландии была еще одна девочка? Такого же возраста, как те в Ли? Или она была не одна? Скоро я все равно узнаю, так что можете рассказать мне.
У Брэбэзона начал дергаться кадык.
– Это не то, что вы думаете. Я любил ее, а она любила меня. Вы должны знать, что наши законы основаны на ошибочном понимании науки. Во многих частях света девочек выдают замуж в семь и восемь лет. Если они созрели, с точки зрения медицины никаких противопоказаний нет.
Его оправдания быстро лишили меня любопытства.
– Скажите мне только одно: кто придумал топить рабов? Вы? Учитывая то, что я слышал о Вогэне и о его душевном состоянии, не могу представить, чтобы эта идея пришла ему в голову. Чтобы придумать что-то настолько безнравственное, требуется развитой ум ученого человека.
Брэбэзон просто сидел и смотрел на меня, и в конце концов я потерял терпение.
– Что ж, возможно, к вашему возвращению из Уэйбриджа я уже получу ответ из Шотландии. Может, тогда вы станете более откровенны.
В последующие годы я часто задумывался, правильно ли поступил. Многие скажут, что Брэбэзона следовало отдать под суд за его преступления – и за маленьких девочек, и за утопленных рабов. Однако на тот момент у меня не имелось доказательств для его ареста ни по одному делу, и я боялся, что Брэбэзон просто исчезнет, как исчезал в прошлом, а потом всплывет в каком-то другом городе под новым именем.
Даже если бы потом я нашел его и предъявил обвинения, у меня все равно оставались бы сомнения. Присяжные – капризные существа, а мне на себе довелось испытать, какой убедительной может быть ложь этого двуличного человека. Я вполне мог представить, как он склонит весь зал суда к своей точке зрения. И вообще, как однажды сказал Сизар Джон, закон может быть сукой.