Почему он никак не желал это понимать – хотя нам обоим это все так дорого обошлось?
– Я не такой, как ты, Тэд. Ты ошибся. Ты просто этого не видишь.
Я достал пачку писем из внутреннего кармана. Некоторые из них он написал, пока мы учились в Оксфорде, некоторые – в последующие годы. Каждое письмо залито слезами, потому что писал он, приняв на грудь в минуты отчаяния.
Он долго смотрел на них, потом на меня.
– Если они так опасны, то почему ты хранил их все эти годы?
У меня не было ответа. И не было ответов на мои собственные вопросы. Я знал только, что это должно прекратиться. Ради него, ради меня, ради Каро.
– Я собираюсь их сжечь, а ты будешь на это смотреть.
Это был способ заставить его понять. Жестоко, но необходимо – самое сложное, что мне приходилось делать до или после того дня. Я пошевелил угли кочергой, чтобы пламя разгорелось посильнее, не в силах смотреть ему в лицо. Затем я развязал ленточку и бросил письма в огонь. Мы стояли и смотрели, как чернеют и сворачиваются страницы.
– Вот и все, Хэл, – наконец произнес Тэд тихим надтреснутым голосом. – Теперь меня словно никогда и не существовало. Я просто призрак в истории, которую ты когда-то рассказал сам себе.
Я беззвучно плакал в своей спальне, рыдания сотрясали мое тело. С самого момента смерти Тэда во мне что-то росло, и теперь плотину прорвало. Оно смывало все, даже страх. Я осознавал только, что потерял его. И еще я потерял себя.
Я плакал и подсчитывал убытки: Америка, письма, и еще меня не было рядом с ним, когда он оказался в опасности. Я думал и об Амелии. О нашем разговоре у церкви. Последнее, что она от меня услышала, было словами, что я не хочу с ней знаться. Я посмотрел на мужчину в потрепанной военной форме в зеркале. Я вспомнил те поля сражений в Америке, на которых хотел умереть.
Если я продолжу расследование, то рискну всем. Местом в парламенте, репутацией, Каро и Габриелем. Если я не буду ничего делать, то я буду все равно что мертв. Это осознание успокоило меня. Я должен идти вперед, потому что не могу идти назад. Если это кажется верхом безумия, то, возможно, так оно и есть, – но вы не знали Таддеуса Арчера и уже никогда не сможете его узнать.
Тогда я подумал об убийце, о мешке, скрывающем его лицо. Я подумал о Тэде на берегу Черуэлл – как он улыбался, как сахар струился между его пальцами. Я пытался взглянуть на это так, как на все смотрят в Дептфорде, – не любовь, не честь, а сделка. У меня есть долг, и этот долг я выплачу полностью.
Глава двадцать седьмая
Сон дал мне возможность отдохнуть от воспоминаний, пусть и недолго. Я проснулся гораздо позже обычного и после того, как смыл вонь тюремной камеры с тела, которое, кажется, болело везде, услышал, что Каро тоже встала и ходит по дому. Я спустился в столовую и увидел, что она и Габриель завтракают. Она была в шелковом халате, с распущенными волосами, кудри свободно лежали на плечах. У Габриеля весь рот был измазан шоколадом. Каро читала ему вслух что-то из газеты разными забавными голосами, он смеялся. Это была сцена, о которой я всегда мечтал: мой дом, в котором все счастливы.
Только в реальности все было не так. Мой брак представлял собой проклятое болото. Нас объединял только Габриель и заинтересованность в моих политических перспективах. Каких у меня не было бы без поддержки Кэвилл-Лоренса. Он контролировал финансовые ресурсы министерства, имел дело с торговцами мандатами «гнилых местечек» [38]
и определял бюджеты выборных кампаний. Одно его слово – и вся моя карьера в парламенте лопнет как мыльный пузырь. Хватит ли одного Габриеля, чтобы удержать нас вместе? Развод немыслим, но раздельное проживание – совсем другое дело. Наследство Каро находилось в доверительном управлении, что давало ей возможность выбирать. Мне становилось плохо при мысли о разлуке с Габриелем. Но как я мог забрать сына у матери?Каро заметила, что я стою в дверях.
– Помфрет сообщил мне, что ты вернулся. – Она заметила выражение моего лица. – Что-то случилось?
Я кивнул, и она встала из-за стола. Мы выскользнули в прихожую и заговорили тихо, чтобы Габриель нас не услышал.
– Амелия мертва. Ее убил тот же человек, который убил Тэда.
Я вкратце пересказал всю историю. Каро побледнела.
– Тебя же могли убить! Я не понимаю, Гарри! И тебя арестовали. Ты уверен, что новость об этом никуда не просочится?
Я задумался, что ее так встревожило – угроза моей смерти или возможный скандал. Я искал ответ в ее синих, как море, глазах. Иногда мне казалось, что они неизмеримо глубоки. Иногда – что в них неправдоподобно мелко. Сегодня у меня вообще не сложилось никакого мнения.
– Это все, что ты можешь сказать? Ничего об Амелии?
Каро нахмурилась:
– Ты намекаешь, что мне все равно? Не надо. Не имеешь права.
– Я только спрашиваю, что ты думаешь. Это не преступление, Каро. Может, ты считаешь, что она сама во всем виновата?
Я не злился, я просто устал от всей этой лжи и лицемерия. На щеках у Каро появились два красных пятна, а когда она заговорила, голос ее звучал резко: