Кровь и слезы Луганска

 Игната эта экономика мучала до печенок, он каждый вечер Палыча подбивал на покупку самогонного аппарата вскладчину. Палыч не соглашался становиться бутлегером. "Однажды в Америке" он уже смотрел в кинотеатре, в восемьдесят восьмом, вместе с Ритулькой. Фильм стал темой для обсуждения в Энске на полгода. Женщины и девчонки воротили нос от обнаженной натуры, парни и мужики раздували ноздри. А Палыча поразило как обычные ребята убивали друг друга из-за каких-то денег.

— Кто? — спросил он.

— Прокуратура. Проживает здесь...

 В подъезде на девять этажей проживали трое. Палыч открыл дверь. Бояться ему было нечего. Укропам он нафиг был не нужен, а наши приходили только с гуманитарной помощью.

 Перед ним стояли пятеро. Трое в гражданском, двое в пикселе с шевронами "Новороссии" и "Привидения" на руках.

— Николай Павлович?

— Ну да, ну да... А вы?

— Старший следователь Луганской прокуратуры Михаил...

 Фамилию Палыч тут же забыл, на всякий случай.

— Чем обязан?

— Свидетелей опрашиваем, Николай Павлович. Разрешите, с вами побеседуем, минут пятнадцать-двадцать.

 "Да мне хоть три с половиной часа!" — радостно подумал Палыч.

 Он не думал о том, что его арестуют, этапируют или еще чего там сделают. Ему было радостно, что он еще кому-то нужен.

— Только у меня чай есть, а воды нет.

— Мы позаботились. Бойцы!

 Бойцы "Привидения" втащили в узкий коридор двенадцать пятилитровых бутылей воды: вдвоем по шесть, по три на руку. Богатство! Боже, это же можно ванну принять!

 Ритулька умерла, когда дома не было воды. Один стакан мог бы ее спасти. Но воды пятого августа не было. Ее не было четвертого, третьего, второго... Ее не было с начала июня четырнадцатого года. В четыре утра они вставали, умывались остатками вчерашней воды. Пили остатки вчерашней воды. И в унитаз смывали остатки вчерашней воды. В пять утра они шли к кринице. Родник был совсем недалеко, в полукилометре. К половине шестого они подходили к концу очереди — пять сотен человек, шесть сотен человек.

 В шесть утра укропы начинали обстрел, очередь терпеливо ложилась, разглядывая, как падали деревья в городском саду. Осколки свистели над головами, люди лежали в кюветах вдоль тропинки и во вчерашних воронках, надеясь на примету, что "один снаряд в воронку не падает". Но снаряды этой приметы не знали, Палыч видел, как семья взлетела на воздух, когда "Град" попал туда, куда не ждали. И воронка была большая, от гаубицы, но "Грады" в приметы не верят.

 В городе кончился инсулин, аптеки не работали. Ополченцы грызли последние сухари. Гуманитарка застряла где-то в России. Ритулька умерла без инсулина и без воды, потому что не могла уже встать от истощения. А Палыч в тот день лежал в очереди, терпеливо дожидаясь воды. Когда он принес две баклаги и фляжку, она уже не дышала.

 А тут целых двенадцать пятилитровок! Где же вы были, парни, пятого августа четырнадцатого...

 Парни втащили бутыли на кухню и мгновенно испарились. "Привидения", что с них взять...

— Добрый день, так мы пройдем? — спросил прокурорский.

— Конечно, конечно, — пробормотал Палыч. — Давайте, на кухню. С каким вопросом пожаловали?

— Вы не волнуйтесь, Николай Павлович, нам вас как свидетеля опросить надо.

— Свидетелем чего? — спросил Палыч. — Я тут с четырнадцатого. Не уезжал никуда, хотя сыновья звали в Россию.

— Много сыновей?

— Не поверите, четверо. Это у вас сейчас два — много. А нам с женой и четыре было мало, жалели, что заболела, поди и пятого бы смастерили.

— Давайте чаю сделаем, Николай Павлович, мы с собой привезли. Вода...

— ...и воду привезли. Значит нужен вам сильно, что аж на девятый этаж ее приволокли и с тормозком приехали.

— Конечно, нужны. Кстати, сколько вас в подъезде живет.

 Палыч неторопливо налил воды в чайник и включил газ. Странно, но газ работал с такой же точностью, как и до войны. Ни разу не было перерывов. Как и электричество. Не, ну иногда вырубало, но так... На половину копейки, как говорится. А вот вода... Плюс сорок в тени. Ни капли из пересохшего крана в пересохшее горло.

— Трое, остальные уехали.

— Во всем доме?

— В подъезде. В доме еще пятеро наберется.

— То есть восемь?

— Ага. Четыре подъезда, девять этажей, по четыре квартиры на каждом этаже, девять жилых квартир.

— А почему уехали?

— Кто?

— Люди.

— Так война же, — недоуменно посмотрел на следователя Палыч. Удивляться было чему. Попадания украинских снарядов в верхние этажи девятиэтажки когда-то обошли весь мир. Сейчас же стали никому не интересны. Война и война, ничего особенного.

— Расскажите, что вы делали пятого августа четырнадцатого года.

— Хоронил жену.

— С утра?

— Нет, с утра я ушел за водой. Она осталась дома...

— Почему?

— Сахарный диабет лабильного типа. Так врач сказал. Она уже не могла ходить. Ну я пошел за водой...

— Какого типа?

— Вам документы показать?

— Я верю, верю, продолжайте!

 Чайник закипел, на кухне стало нечем дышать, Палыч приоткрыл окно. Достал чашки, раскрыл пачку с чаем, глянул в окно: позиции укропов как на ладони. На позициях тишина, на разрубленном осколками навесном потолке следы артобстрела.

— Что продолжать?

— Что вы дальше делали?